Проходя цехом, подивился громадным станкам непонятного назначения, увидел ряд токарных и сверлильных агрегатов. Хотя бы что-то, пусть не близко, но знакомого. Спросил у парня в замызганной мазутом спецовке о хозяине. Работяга указал на крутую металлическую лестницу с перилами:
- Поднимешься и направо. В желтой куртке, Михаил.
Хозяин, тридцатилетний высокий парень явно семитского типа смотрел без выражения. Равнодушно спросил:
- На каких станках работал? Гильотину знаешь?
- Железо рубит, - торопливо ответил Петрович. – Так-то я больше на деревообрабатывающих.
- Употребляешь?
- Нет.
- Все так говорите, а потом начинается, - Михаил не стал уточнять, что конкретно «начинается». - Ладно. Давай пока на галтовку. Шестьдесят рублей в час. Разместишься в общаге, подойдешь к мастеру, он покажет.
«Общага» располагалась в том же коридоре: пять комнат по две кровати и холодильнику в каждой. Во второй нашлось свободное место. «Жизнь не так страшна, как наши представления о ней», - мысленно пошутил Петрович. Распаковал сумку. Продукты сложил в холодильник на свободную полку, бросил на кровать постельное белье, переоделся в рабочее и отправился искать мастера.
Крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти, спросил имя, представился «Палыч» и энергично зашагал в сторону изначально напугавшего Петровича грохота. Нажал кнопку «Выкл.», и заговорил неожиданно громким в наступившей тишине голосом.
- Смотри сюда, Николай. Это галтовочный агрегат. От тебя требуются сухие детали, без ржавчины, окалины и заусенцев. Ключом на тридцать два, откручиваешь гайки, удерживающие запорные скобы. Талью, - указал на свисающий с потолка крюк, - поднимаешь крышку. Выгружаешь отгалтованные заготовки в ящик. Загружаешь новые. Опускаешь крышку, закрепляешь скобами, включаешь аппарат на час-полтора. Потом все повторяется. Работа, тяжелая, но творческая. Требует внимания и осторожности.
- А творчество в чем? – попытался замедлить словопоток Петрович.
- Пока бочка крутиться, думать никто не запрещает. Работа тупая, день длинный, народ сюда не ходит, скука смертная, — Палыч засмеялся своей шутке. – Прежде чем опускать крышку, проверь, не забрался ли кто внутрь. На одном предприятии сварщик залез, проварить барабан изнутри, а его там захлопнули и прокрутили вместе с металлом. Представь, что осталось от бедолаги? – Палыч скептически глянул на Петровича и продолжил. - Не все получится сразу, но при некотором старании, надеюсь, освоишь станок. Порядок работы запомнил?
Петрович горячо взялся за дело. Первый день на новой работе, ударить лицом в грязь не хотелось. Споро открутил шесть гаек на трех п-образных скобах-хомутиках, подцепил крюком и, перехватывая цепь подъемника, открыл массивную крышку барабана. Галтовка оказалась наполовину загружена «блинами», заготовками для фланцев. Вспомнив инструктаж, Петрович подпер крышку палкой, чтоб не свалилась на голову, и принялся выгружать заготовки и раскладывать по ящикам.
- Считаешь и мелом пишешь на ящике количество, - неожиданно материализовался за спиной Палыч. Мастер прихватил в ладонь заготовку, провел пальцами по поверхности, тронул углы, проверяя отсутствие зазубрин, пояснил шутливо. - Галтовка напоминает жизнь, которая сталкивает и трет нас друг о друга, и мы становимся спокойнее и терпимее, а некоторые поднимаются до толерантности.
- Глубоко, - только и сумел отреагировать Петрович, пораженный неожиданным философским сравнением.
- Помни об этом, - резюмировал Палыч и отправился в цех.
«Трепач, видно, не из последних, но о деле беспокоится» - сделал для себя вывод Петрович и принялся загружать барабан. Работа оказалось не столь сложной, как предрекал мастер. Мысль об истирающих моментах внутри барабана не давала покоя и требовала немедленной проверки. Подобрал среди мусора пару старых брезентовых рукавиц и забросил с металлом. Барабан сотрясался, выбрасывал струйки пыли из щелей неплотно прилегающей крышки, заставлял подпрыгивать и сдвигаться весь агрегат. Через час не нашел и следа рукавиц. Катящееся и ударяющее друг друга железо истерло жесткий брезент в пыль. «Мощь!» - выдохнул потрясенно.
Пока с грохотом и шумом крутилась первая самостоятельно загруженная партия, отправил с погрузчиком заготовки в токарный цех. Отыскал совковую лопату и метлу, принялся выметать и выгребать из углов годами копившиеся пыль, грязь и прочий мусор. Среди пыли попадались пригодные к работе болты и гайки. Подбирал и складывал в подвернувшееся старенькое ведерко: «Глядишь и пригодятся».
К грохоту притерпелся, неторопливая работа сняла тревогу, и пришли по няпонятной ассоциации давно оставшиеся в прошлом воспоминания. Советская власть, вечная ей память, приветствовала тягу молодежи к знаниям, и не сумевшие получить достойное образование на дневном отделении института или техникума запросто могли воспользоваться вечерним или заочным. Петрович, тогда еще «Колька», без проблем поступил в университет на исторический. Как и небезызвестный Онегин, «Он рыться не имел охоты в хронологической пыли», но очень привлекало преобладающее присутствие на факультете девчат, два оплачиваемых двухнедельных отпуска на сессии и перенос очередного непременно на лето.
Проблема жилья разрешилась неожиданным и благоприятным образом: у однокурсника супруга оказалась комендантом малосемейного общежития, и Колька получал на время сессии свободную комнатку с полутораспальной кроватью, столом, туалетом и душем. Все условия для учебы, но душа и тело требовали развлечений и любви. Разнообразия не случилось: первый роман с однокурсницей Любой-Любашей оказался последним, растянулся на все время учебы – шесть лет, двенадцать двухнедельных с перерывами по полгода встреч…
К грохоту галтовки добавился ритмично повторяющийся хлопающий звук, и Петрович немедленно оставил лопату. Присмотрелся к барабану и, охнув, бросился выключать: гайки на хомутиках прослабились, один уже выпал на землю, второй и третий едва удерживали крышку, в образовавшуюся щель выпадали отгалтованные фланцы. Дрожащими руками зацепил крюк подъемника и поднял крышку. Успокаиваясь, начал выгружать детали: «Чему-то да учусь, - посмеялся над собой, - впредь буду контргайки добавлять.»
- Красава, - отметился похвалой вновь подошедший мастер. – Видно птицу по полету. Другой бы и внимания на грязь не обратил. Руками не таскай. Есть погрузчик, водилу Ренатом звать, пусть возит.
Водитель трехтонного кара, невысокий круглый татарин с визгливым голосом, непритворно возмущался:
- На тебя одного работаю. Подвожу, увожу. Теперь мусор увози. Николай, работай медленнее. У тебя сделка?
- В каком смысле?
- За количество деталей платят или за часы? – Ренат, упираясь животом в руль кара, сладко потянулся и достал сигареты. - Закуривай.
- Хозяин сказал: «шестьдесят рублей час».
- Значит, часовая, - щелкнул зажигалкой, прикуривая, и засмеялся. – Отняли калым у грузчиков. У них часовая шла за погрузку, плюс галтовка, по полтиннику за деталь.
- Так понимаю, не им решать.
- Точно, - Ренат двинул вниз рычаг скорости и придавил ногой в кроссовке педаль газа. - Давай, брат, удачи.
На очищенной площадке стало заметно, как далеко сдвинулась станина от места первоначальной установки. Редуктор и мотор почти на метр выползли за границу шиферного навеса, а кабель электропитания опасно натянулся. «Буржуям прибыль нужна, а не техника безопасности», - к месту вспомнил обобщающую максиму Петрович. Вместо железобетонной «подушки» с анкерными болтами, установили на едва выровненную земляную площадку, и станок мог упасть на бок и покатиться на оператора.