- Сама, так сама, - Серега взялся за край листа, шепнул тихо, но отчетливо. – Ногой он ее пнул в станину, вот и обиделась гордая женщина. Будешь смеяться, но по вечерам в ее гудении слышу сытую удовлетворенность, … и страшновато становится.
- Тебя кормильца она не тронет.
- Удовлетворенность у нее другого рода: типа, паучиха, съедающей после этого дела самца. Навались! – Вытягиваясь от напряжения, задвинули железо в станок. Серега придавил педаль. Что-то резко щелкнуло под ножом, сверкнуло искрой, и Серега схватился рукой за щеку.
- Не болтай! - голос ниоткуда слился с грохотом падающего в корыто отрубка, и напарники с недоумением уставились друг на друга.
- Почему стоим? - из-за гильотины вышел мастер участка Михалыч. Углядев выступившую кровь на лице Сереги, подвинулся рассмотреть. - Нож скололся. Хорошо, не в глаз. Царапина, а очки надевать не забывайте. - Михалыч развернулся и пошел по цеху, присматриваясь к станкам.
- Это он сказал? - голос Романа сам собой опустился до шепота. - Или она?…
- А хрен его знает, - стараясь придать себе бодрости, хмуро-небрежно ответил Серега. - Давай, работаем. Подружка рубит денюжку. Каждый удар падает в карман червонцем.
- А хозяину тысячей…
- А ты не завидуй. Считать деньги в чужом кармане – дурной тон. Купи себе гильотину и зарабатывай тыщами.
- Типа, каждый в свободной стране может купить себе средства производства и стать олигархом? – Роман засмеялся и достал сигареты. – Покурим?
- Где-то так, - в голосе Сереги не было уверенности. – Ну, первоначальный капитал…
- Который нужно украсть, отнять, скоммуниздить или иначе как-то добыть. Отойдем. Не по себе, когда твоя “неудовлетворенная любовь” нависает и… слушает, - Роман искоса глянул на гильотину и сразу отвел глаза. - Все эти станки, - он мотнул головой в пространство цеха, - наши хозяева получили за символическую плату или даром с государственных предприятий, которые они и им подобные, предварительно акционировав и обанкротив, разворовали и растащили по собственным карманам. Проще говоря, присвоили общенародную собственность, и мы с тобой «рубим деньги» для них на бывших своих станках. Добываем нефть и газ из бывших своих скважин. Живем и работаем «на дядю» на бывшей своей земле.
- Ну, ты революционер! - Сереге хотелось возразить, он глубоко затянулся, обдумывая ответ. – Земля пока наша, и страна никуда не делась.
- Денется, - Роман, вздохнув, растоптал окурок. – Все уже принадлежит им, а они Граждане Мира, а не патриоты зачуханой страны.
Напарники зацепили кран-балкой и подали на рабочий стол очередной двухтонный лист. Гильотина, играючи вращая маховик, с ритмичным грохотом, от которого вздрагивали полы по всему цеху, раз за разом опускала на железо блестящий косой нож. Вторили ей менее сильными, но более частыми ударами младшие сестры.
От славных революционных времен, когда гильотины использовались только для быстрой и «безболезненной» рубки “реакционных” голов, в нынешних мало осталось: только направляющие столбы да косой острый нож, да круглосуточная ритмичность чавкающе-рубящих ударов, уплотняющая, упрессовывающая серое вещество в головах пролетариев в жесткий гранит злобы и ненависти.
Нынешние гильотины не обезглавливают тела, но они в работе: неустанно роняют косые ножи, и падают полосы отрубленной стали, и слышится удовлетворенный, сытый смешок в скрипе проворачивающихся валов. Гильотины делают бойцов, готовых в нужную минуту без колебаний подсократить генофонд великой страны на сотню-другую хитроумных голов зажравшихся …
Сверхурочная
Антикоррупционные мероприятия и
антиворовские меры в России
носят поощряющий характер
Куда ни кинь, везде клан
Не знаю более гадкого времени, чем без десяти пять вечера пятницы. Окончание напряженной рабочей недели, завершение тяжелого дня, предчувствие отдыха и пива безжалостно прерывается ВСЕГДА внезапным появлением начальства с мольбой, просьбой, требованием немедленно, не сходя с места, прямо сейчас, выполнить неприятную, трудную, мало оплачиваемую работу.
Расположившиеся вдоль правой стены цеха гильотины – ножницы для резки металла – дорубали последние в заказе детали и заготовки, когда в проходе между станками ожидаемо неприятно замаячила коренастая фигура мастера заготовительного участка Михалыча.
- Федор Алексеевич, - Михалыч говорил тем уважительнее, чем неприятнее задание. – Срочное дело. Очередного олигарха привезли.
- А отложить до понедельника?
- Вот шутишь, и меня до ручки дошутишь,… - Михалыч платком вытер разом вспотевшую лысину, в его взгляде и голосе сверкнули слеза и скорбь. – До понедельника клиент может стать заказчиком.
- Трудно с ними, - я непритворно посочувствовал мастеру. – За срочность вдвойне и сверхурочный час: уикэнд-то уже начался.
- Без ножа режешь, расценки не я выдумываю, - протестно взмолился и сразу сник Михалыч. - Черт с тобой. Готовь аппарат. Как душевное спокойствие сохранить?
- А разве оно существует? Там точно, олигарх?
- Точно-точно, иди уже.
- А для душевного спокойствия, Михалыч, приседайте по утрам.
- Помогает?
- Сами знаете, что нет.
- Трепло, - утомленный разговором Михалыч устало потащился в инструменталку.
Я не зря уточнил социальный ранг «клиента». Дело строгое и тонкое. Олигархи, депутаты и чиновники работали каждый в своем поле, в установленных границах, окучивали очерченные грядки, обихаживали выделенные участки.
Чиновник богател взятками и распиловкой бюджета; депутат проституировал, продавая заинтересованным сторонам голос и интересы избирателей; олигарх отхватывал и заглатывал особо крупные куски: отрасли, регионы, министерства.
Для меня, простого работяги, все воры на одно лицо. Все по людям, судьбам шагали. Наворованный миллиард - синоним сотен убийств, но моего мнения никто никогда не спрашивал.
Для «господ» статус имеет значение: олигарх не опускался до депутата; депутат кривил рот при виде чиновника; министр завистливо презирал обоих. Учитывая реноме «снобов в законе», приходилось держать три отдельные гильотины.
Как исключения из правил встречались отмороженные на всю голову любители усидеть на трех стульях, пить из трех кружек, сосать двух маток и держать в одной руке три …. Для нарушающих правила капиталистического общежития “ссученых” пришлось ставить отдельный станок. Естественно, за пределами заводского забора.
Прошел к гильотинам-головорубкам. Французский «Склифософский» Гийотен инженерно развил идею мифического «Домоклова меча»: придумал гениальную приспособу для рубки «реакционных французских голов»: косой нож падал под собственным весом, обратно вытягивался веревкой через блок.
Мой арсенал, хотя и повторял оригинал, гораздо более технологичен. Кривошипно-шатунные, гидравлические, пневматические, комбинированные. Перерубали, даже если голова и шея «слуги народа» не помещалась в телевизионный экран. Включив станок, пощелкал кнопки настройки упора и прижимов. Нажал педаль, и сверкающий полированный верхний нож воровато бесшумно и быстро скользнул по нижнему и вернулся в исходное, настороженное, готовое к быстрому действию положение.
- Нормально работает, - прокомментировал незаметно подошедший Виктор Иваныч: слесарь-наладчик, заботами которого крутилась и «дышала» пережившая все мыслимые сроки эксплуатации цеховая техника. – Еще нажми. Нормально. Мастер подослал проследить, чтоб сбоя не случилось.