Грубость в общении с подчиненными и с обычными гражданами была обычным делом. Подчиненные жаловались, что на просьбы о помощи получали клички «бездельника», «дурака»[55]. «С садистским удовольствием секретарей райкомов при подведении итогов проверки партийных документов Ковалев, Лапидус, Пшеницын, Ян называли и „чермозский князек“, и „предводитель дворянства“»[56]. При этом всякая критика — и «снизу» и «сверху» — пресекалась почти мгновенно. Так, на собрании партийного актива Молотовского горкома ВКП(б) в мае 1937 г. обсуждался факт «зажима самокритики». Вспомнили, как поступили с коммунистом, осмелившимся на активе высказать крамольную мысль: «…как мог сидеть во главе облисполкома враг народа как Головин, и его не замечал секретарь обкома т. Кабаков». Последствия этого смелого высказывания были печальными: незадачливого оратора стащили с трибуны, отобрали партийный билет, а позднее исключили из партии[57].
Заседания пленумов обкома порой превращались в спектакли, посвященные публичному унижению подчиненных. Вот отрывок из стенограммы пленума обкома ВКП(б). Январь 1937 года:
«Смирнов: Иван Дмитриевич [Кабаков — А. К., О. Л.] вчера в своем докладе подверг чрезмерно резкой критике факт присылки телеграммы[58] нашей городской партийной конференцией на имя обкома партии…. Наша городская партийная конференция не носила характера парадности и шумихи, а была серьезным шагом вперед в жизни нашей партийной организации.
Пптенииын: И чуть ли не предвосхитила решений ЦК.
Смирнов: Нет, т. Пшеницын, наша конференция [не] предвосхитила решений ЦК. Конференция прошла под знаком повышения большевистской бдительности, под знаком развертывания самокритики.
Ян: Одним словом, ты выступаешь в качестве вчерашнего бойца.
Смирнов: В качестве какого бойца я выступаю, я скажу ниже.
Ян: Вот если ты прочтешь, что гуси спасли Рим, тебе станет понятно.
Кузнецов: Почему сие надо телеграммой сообщать?
Смирнов: Я целиком согласен, что сам факт объективно расценен т. Кабаковым совершенно правильно, и мне кажется…
Кузнецов: Не объективно, а партийно.
Смирнов: Я согласен с этой поправкой. Самый факт посылки телеграммы. В этом факте отражается…
Кабаков: Подхалимство.
Смирнов: Не подхалимство, а то, что наша партийная организация не преодолела еще…
Пшеницын: Угодничества.
Смирнов: Той инерции, которая сложилась годами.
Пшеницын: Не инерция, а угодничество здесь»[59].
Публичные акты сопровождались приватными:
«Не было ни одного почти совещания, заседания, когда после этого совещания или заседания Кабаковым не намечалась бы группа лиц, которая приглашалась к нему, и там эта группа пьянствовала, причем существовало у некоторых такое понятие, что до того момента он еще не принят, он еще не признан, пока его не пригласили на это заседание. Вот уже когда пригласили, значит, его признали»[60].
Такие же банкеты организовывали на местах и секретари более низкого ранга.
Мы ничего не знаем о том, что представляли собой так часто упоминаемые в протоколах партийных собраний банкеты на квартирах у местных начальников. Если бы не устные рассказы Н. С. Хрущева, мы бы до сих пор воображали себе и сталинские обеды скучными товарищескими посиделками у самовара с чаем. Участники торжественных ужинов у Благонравова (Коми Округ) или Бушманова (Чердынь) воспоминаний на эту тему не оставили. Некоторые из них представляли начальству объяснительные записки очень похожего содержания: бывали редко, сидели недолго, пили мало. Как все происходило на самом деле, из такого рода текстов не выяснить. В материалах Кизеловского горкома ВКП(б) за 1937 г. нам удалось, однако, обнаружить любопытный документ, очень живо изображающий обеденные нравы руководящих работников среднего звена: начальника и парторга шахты, чиновников из треста и пр. Речь идет о докладной записке, сочиненной заведующей столовой и подписанной также подавальщицей. Документ небольшой и заслуживает того, чтобы привести его здесь целиком, предварительно изменив фамилии главных действующих лиц:
55
Справка о критике работы и разоблачении врагов народа на собрании партактива в Первоуральске (26–28 мая 1937 г.) // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 103. Л. 126.
56
Стенограмма II партийной конференции. Июнь 1937 г. // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 3. Л. 149.
58
В телеграмме речь идет о политических ошибках, допущенных парторганизацией, ее руководством, горкомом, бюро, о фактах ослабления революционной бдительности, о низком уровне большевистской самокритики в парторганизации.
60
Стенограмма II партийной конференции. Июнь 1937 г. // ЦДООСО. Ф.4. Оп. 15. Д. 2. Л. 78.