Документы по кулацкой операции, сохранившиеся в архивах, требуют специальной процедуры по их дешифровке. Исполнители приказа № 00447 делали все, чтобы разнести всех ликвидированных по категориям, в нем указанным. Так подростки-колхозники становились матерыми кулаками-белогвардейцами, кадровые рабочие — эсерами, мирные служащие — повстанцами-террористами. Сотрудники НКВД не стеснялись фабриковать даже справки из сельсоветов[655]. Замечу для курьеза, что сомнения в подобного рода справках еще в 1936 г. высказывал на страницах «Правды» партийный публицист М. Кольцов:
«Бумажонка невзрачная, на серой бумаге, слепым шрифтом отбитая, с плохо оттиснутым штампом, с неразборчивыми подписями и глухим содержанием. […] Она написана хмуро, невнятно, сквозь зубы. Проверить бумажку трудно, часто невозможно. А все-таки бумажка действует. Ее обносят по кабинетам, бережно прячут в личном столе. […] А на самом деле — это тихая лживая бумажка, никем не проверенная и никем не подтвержденная»[656].
Характер выявленных материалов — неполных, фрагментарных, частью заведомо фальсифицированных — определил и специфику исследования. Многие сюжеты остаются непроясненными, ключевые выводы гипотетичными.
Подготовка кулацкой операции
Подготовка к массовой акции по истреблению антисоветского элемента началась в первый летний месяц. В июне начальник Свердловского УНКВД Д. М. Дмитриев создал для этой цели оперативный штаб, которому поручил непосредственное руководство и планирование предстоящей операции[657].
За несколько недель до начала штаб организовал кустовые совещания с начальниками районных и городских отделов НКВД. Там они получили приказ «…в кратчайший срок подготовить списки лиц из числа кулаков. […] Списки должны были быть подготовлены по специальной форме с указанием установочных данных и компрометирующих материалов на этих лиц». Первоначально о предполагаемых арестах не было сказано ни слова, и только впоследствии, когда списки были составлены и проверены вышестоящими инстанциями — против каждой фамилии появились римские цифры, выполненные карандашом: I или II. Командирам райотделов НКВД определили численность людей, «…подлежащих аресту, причем было сказано, что если в ходе следствия дела будут развертываться, то никаких ограничений в проведении последующих арестов не будет»[658]. Оперативные работники получили приказ «…учесть по обслуживаемым им объектам контрреволюционный элемент: полуофициальным сбором данных и через агентуру составить списки с установочными данными и краткой характеристикой его деятельности…»[659]. В процессе подготовки операции обозначился новый функциональный персонаж — штатный свидетель не имевших место преступлений, на самом деле — агент НКВД, готовый дать показания на несколько десятков соседей, сослуживцев, товарищей по работе. Один из них — агент по снабжению «Шахтстроя» — «…по просьбе сотрудников Кизеловского горотдела НКВД» подписал, «…не читая, около 150 свидетельских показаний на разных лиц»[660].
Была в процессе подготовки и политическая составляющая. На совещании в Кудымкаре капитан ГБ Ревинов разъяснил своим слушателям, что бывших кулаков следует ликвидировать не за старые грехи или конкретные преступления, а потому, что они представляют собой политическую опасность, являясь социальной базой «правых»[661]. Правые — в тогдашней политической риторике — это ударная сила реставрации буржуазно-помещичьего строя, враги народа, оккупировавшие руководящие должности в партийных, советских и хозяйственных учреждениях Урала.
Прежде чем начать операцию, органы НКВД произвели политическую зачистку территорий, нанеся удары по штабам. Аресты номенклатурных работников являлись необходимым политическим основанием для массовых акций против рабочих, колхозников, мелких служащих. Разоблачение страшного заговора во властных инстанциях развязывало чекистам руки для крупномасштабной карательной акции, оправдывало в их собственных глазах применение террористических мер по отношению к беззащитным людям, обеспечивало — если не поддержку, то хотя бы одобрение населения и, наконец, создавало общественную атмосферу страха и неуверенности. Имело значение и то обстоятельство, что по сценарию проведения массовой операции ее руководители нуждались в особом материале, в людях с общественным положением, грамотных и полностью деморализованных, способных сыграть назначенные им роли главарей повстанческих и диверсионных организаций[662].
655
О технологии производства такого рода документов см.:
657
См.: Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 975188. Г. Свердловск. 14.02.1955 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 15357. Т. 2. С. 117–118.
658
Протокол допроса свидетеля Чернякова Григория Федоровича. Г. Молотов. 18.01.1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 11912. С. 245–246.
659
Справка по архивно-следственному делу № 980732 по обвинению Шахова Д. А. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 11908. Т. 1. С. 167. Что такое «полуофициальный сбор данных», разъяснил другой оперативник 3. С. Джиловян: «Списки на лиц, подлежащих аресту, составлялись путем выяснения биографических данных этих лиц через паспортные столы, отделы кадров предприятий, учетные данные спецкомендатур и др.». Из протокола допроса свидетеля Джиловяна Завена Сумбатовича. Г. Молотов. 20.05.1955 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 10231. С. 121–122.
660
Заключение по материалам расследования о нарушении социалистической законности быв. сотрудником УНКВД Свердловской области, а впоследствии б. нач. Кизеловского ГО НКВД и б. нач. УНКВД Пермской обл., мл. лейтенантом гос. безопасности Шаховым Дмитрием Александровичем 5.02.1955 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 12837. С. 516 об.
661
См.: Протокол допроса свидетеля Чернякова Григория Федоровича. Г. Молотов. 18.01.1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 11912. С. 246.
662
См.: Справка по архивно-следственному делу № 980732 по обвинению Шахова Д. А. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1. Д. 11908. Т. 1. С. 168.