Поначалу им пришлось очень нелегко. Монотонная, изнуряющая работа на рытье траншей, кладке фундаментов, выведении стен сочеталась со скудным пайком, а уж о том, чтобы Богу помолиться, и речи быть не могло. Если верить характеристике, данной Михаилу Юферову временным командующим батальона, интендантом 3 ранга Земляным, и военкомом, старшим политруком Галиевым,
«…были случаи, когда Юферов и его сторонники, презираемые сознательной частью тылополченцев, собирались даже в уборных, где пели религиозные песни»[95].
Правда, начальство попалось не свирепое. В ротные командиры тылополченцев, как правило, попадали стопроцентные неудачники и служебные тихоходы, пившие так, что служба в обычной строевой части оказывалась для них закрытой. Комроты Степанов был как раз из таких: систематически пьянствовал на пару с десятником Седченко, на производстве не показывался по целым шестидневкам, за качеством работ не следил, а срывы работы, по выражению Ивана Кожевникова, «…объяснял атмосферным влиянием погоды»[96]. Тяжесть подневольного труда и попустительство вечно пьяного командира в совокупности приводили к тому, что работа выполнялась халтурно. Вырытые траншеи осыпались, заложенные фундаменты шатались, на месте дверей выкладывались окна, а на месте окон появлялись двери, работу приходилось переделывать снова и снова. Знали бы тогда тылополченцы 61 отдельного батальона о том, с какой легкостью все эти шалости и отлынивание от работы под пером оперуполномоченного НКВД могут превратиться в злонамеренное вредительство…
Не прошло и года, как их положение изменилось к лучшему. Во многом этому виной то, что сплошь грамотные, развитые, активные «поповичи» выгодно выделялись на общем фоне набранных с бору по сосенке тылополченцев. Из показаний Кожевникова, подтверждаемых другими свидетельствами, мы узнаем, что в 1936 году Гуляев и Лебедев взяли в свои руки ведение всей культмассовой работы и стенную печать в батальоне. Гуляев организовал драмкружок, неоднократно премировался как активный общественник, часто получал увольнительные. Да и трудился он давно не на стройке, а кладовщиком на продуктовом складе. Юферов работал заведующим столовой. Примкнувший к их группе Николай Теплов служил писарем штаба батальона. Всякий, кто хоть недолго побыл солдатом, поймет, что наши герои выбились в казарменную аристократию.
Жить стало веселей.
«Пользуясь отсутствием контроля, остатки хлеба и масла на складе беспощадно растаскивались. Юферов, Лебедев и др. кормили лошадей, продавали вольнонаемным рабочим, а после проводили антисоветскую агитацию, „что вот, мол, как заботится о нас командование, держат голодом и т. д.“. В результате поднимались волынки, росло недовольство среди красноармейцев»[97].
Появилась возможность собираться после отбоя «в культ-уголке, под игру гитары, а были случаи и с выпивкой (дежурным по роте это допускалось)»[98]. Под гитару и водочку велись задушевные разговоры о гонениях на церковь, о нелегкой судьбе «служителя культа», о голодающих колхозниках — словом, обо всем, с чем каждый был знаком не понаслышке. Не обходили стороной и события текущей политики — внутренней и внешней[99]. Разумеется, эти беседы впоследствии будут вменены в вину всем участникам как «антисоветская агитация».
Теперь приятели, уже не таясь, коллективно посещали пока еще открытые пермские церкви: Новокладбищенскую, Старокладбищенскую и Никольскую. Как нам удалось установить, в марте 1936 года в Великий пост Николай Лебедев, как и положено всякому православному, отправился исповедоваться к священнику-тихоновцу о. Савве (Беклемышеву), служившему как раз в Никольской церкви. Встреча окажется поистине судьбоносной, хотя вряд ли ее участники в тот момент об этом догадывались.
В июне 1936 г. наше маленькое «землячество» было взбудоражено публикацией проекта новой конституции. Всегда реагировавший на все быстро и остро Лебедев поймал во дворе батальона Гуляева и разразился речью, в которой с удивительной точностью охарактеризовал сложившийся в СССР режим как диктатуру Сталина, а затем предложил:
99
Из показаний Г. Гуляева:
«Начиная с лета 1935 года и до последнего времени все мы неоднократно вели а/с разговоры по поводу закрытия церквей, говоря, что Соввласть в данном случае поступает неправильно, т. к. все хорошее ликвидируется и поэтому ждать впереди что-либо хорошего нельзя. Иногда между нами также велись разговоры и на тему о раскулачивании, во время которых, осуждая политику Соввласти, мы обычно говорили, что Соввласть поступает неправильно, т. к. напрасно раскулачивают безвинных людей, разлучают их с семьями, разоряют крестьянство и т. д. Поскольку все мы не хотели служить в батальоне, между всеми нами часто велись разговоры, сводившиеся к тому, что нас эксплуатируют, денег не платят, кормят плохо, заставляют много работать, что хотят, то и делают с нами и т. п. В связи с событиями в Испании все мы обычно говорили, что Советский Союз по форме поддерживает политику невмешательства, а на самом деле материально помогает республиканцам.
Во время проходивших процессов над троцкистами и зиновьевцами в нашей среде велись разговоры о том, что Зиновьева и Каменева не расстреляют, т. к. они были вождями революции, имеют большие заслуги и т. д.».
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12396. Т. 2. Л. 37.