Прекрасно зная, что сигарные окурки больше всего раздражают Дэнни Марчиано, Сильвестри любил подсунуть пепельницу прямо под его брезгливо сморщенный нос. Благодаря примеси североитальянской крови кожа Марчиано была светлой и веснушчатой, глаза — голубыми, а несколько килограммов веса из-за сидячей работы — лишними. Этому славному малому недоставало хитрости и терпения, чтобы подсидеть комиссара.
Эти двое игнорировали политическое давление со стороны городских и окружных властей и за своих товарищей готовы были стоять горой. Все знали, что Кармайн числится у них в любимчиках, но недовольства это обстоятельство не вызывало, поскольку означало лишь одно: Кармайну и впредь будут доставаться щекотливые дела, требующие дипломатичного подхода и умения общаться и с обвинителями, и с обвиняемыми. И потом, второго такого специалиста по расследованию убийств в управлении не было.
Кармайн только что окончил первый курс в Чаббе, когда началась война с Японией. Отложив учебу, он пошел в армию. По чистой случайности его откомандировали в военную полицию, и когда караульная служба осталась позади, Кармайн обнаружил, что любит свою работу: в армии военного времени совершалось не меньше запутанных преступлений, чем на улицах любого города. Когда война закончилась, Кармайн уже был майором и мог претендовать на окончание Чабба по ускоренной программе. Но, получив возможность преподавать английскую литературу или математику, он решил, что ему лучше работать в полиции, и в 1949 году туда устроился. Сильвестри сразу разглядел потенциал подчиненного и перевел его в уголовный отдел, где Кармайн работал и поныне, уже в чине старшего лейтенанта. Собственного отдела убийств в полиции не было — Холломен не считался крупным городом, поэтому дела Кармайну доставались самые разные. Но специализировался он в основном на убийствах и добился высочайшей степени раскрываемости — почти стопроцентной, хотя, разумеется, приговоры бывали не только обвинительными.
Он слушал внимательно, но без напряжения: предстоял любопытный разговор.
— Давай первым, Патси, — велел Сильвестри, которому не нравилось дело Хага уже потому, что широкая огласка ему была обеспечена. Пока «Холломен пост» ограничилась короткой заметкой, но едва станут известны детали, статьи на первой полосе не избежать.
— Могу с уверенностью утверждать, — начал Патрик, — что тот, кто положил расчлененный труп в холодильник вивария в Хаге, не оставил на нем ни отпечатков пальцев, ни волос, ни каких-либо других следов. Погибшей лет шестнадцать-семнадцать, она полукровка. Миниатюрна. На правой ягодице обнаружен струп в форме сердца — родинка, удаленная десять дней назад. Но это была не пигментированная родинка, а гемангиома — опухоль, состоящая из кровеносных сосудов. Убийца воспользовался диатермическими щипцами, чтобы закрыть все сосуды опухоли и вызвать полную коагуляцию. Ему понадобилось несколько часов. Затем он обработал место родинки гелем, способствующим свертыванию крови, и ранка, когда подсохла, стала совсем небольшой и аккуратной. Я нашел следы вещества, которое сначала принял за крем на масляной основе, но ошибся. — Он глубоко вздохнул. — Это был грим, подобранный точно под цвет ее кожи.
Кармайна передернуло.
— Значит, даже после удаления родинки она не выглядела совершенством и он намазал ее гримом. Тип со странностями, Патси!
— Да уж, — согласился Патрик.
— Так он хирург? — спросил Марчиано, стараясь отодвинуться подальше от пепельницы Сильвестри.
— Не обязательно, — вступил в разговор Кармайн. — Вчера я беседовал с одной дамой, которая занимается микрохирургией и работает с подопытными животными из Хага. Так вот, диплома хирурга у нее нет. В любом крупном исследовательском центре вроде медицинской школы Чабба наберется десяток-другой лаборантов, которые способны оперировать не хуже хирурга. Кстати, пока Патси не объяснил, как именно преступник провел коагуляцию кровоточащей родинки, я подозревал и мясников, и работников бойни. Но теперь вижу, что их можно решительно исключить.