Кори вскочил.
— Пойду звонить, — сказал он.
— Ладно. Рассказывай про Хаг, Эйб, — велел Кармайн.
Эйб извлек блокнот.
— В Хаге работает тридцать человек с профессором Смитом во главе и мойщицей лабораторной посуды Эллодис Миллер, замыкающей цепочку. — Он вынул из папки два листа бумаги и протянул Кармайну: — Вот ваша копия списка с именами, датами рождения, должностями, продолжительностью работы и прочими сведениями, которые могут нам пригодиться. Опыт работы хирургом есть только у Сони Либман из оперблока. У двух иностранцев нет даже медицинских дипломов, а доктор Форбс признался, что может упасть в обморок, увидев обрезание.
Он откашлялся и перевернул страницу.
— В здании бывает немало людей, которые приходят и уходят в разное время, но их хорошо знают в лицо — это специалисты по уходу за животными, торговцы, доктора из школы медицины. У клининговой компании «Майти Брайт» контракт на уборку, которая проводится с полуночи до трех часов утра по понедельникам и пятницам, но опасными отходами компания не занимается. Ликвидация этих отходов — обязанность Отиса Грина. Он прошел особую подготовку и потому получает несколько долларов прибавки. Сомневаюсь, что «Майти Брайт» имеет какое-то отношение к преступлению, так как Сесил Поттер каждый вечер в девять часов возвращается в Хаг и запирает виварий надежнее, чем Форт-Нокс, чтобы уборщики не сунулись туда. Это же его ребятишки, его макаки. Стоит им услышать шум среди ночи, они закатят жуткий скандал.
— Спасибо, Эйб. Про «Майти Брайт» я не знал. — Кармайн благодарно взглянул на подчиненного. — У тебя сложилось какое-нибудь личное впечатление?
— Кофе у них дрянной, — сообщил Эйб, — да еще какой-то умник из нейрохимической лаборатории поставил тарелку с симпатичными конфетками — розовыми, желтыми, зелеными. Только это не конфеты оказались, а упаковочный полистирол.
— А ты и купился.
— Ага, купился.
— Что-нибудь еще?
— Только негативная информация. Мойщицу посуды Эллодис можно исключить — тупа как пробка. Сомнительно, что пакеты сунули в холодильник, пока Сесил и Отис были на дежурстве. Ручаюсь, это сделали позднее.
— А что известно о других холодильниках?
— Я нашел еще несколько, а всего их семь. Но к другим холодильникам подобраться не так легко, как в Хаге, — местных сотрудников там больше, в помещениях постоянно кто-то находится. Представляете, крыс у них — миллионы! Я и живых ненавижу, а уж мертвых и подавно, особенно после сегодняшнего. Словом, я бы ставил на Хаг.
— И я, Эйб.
Остаток дня Кармайн провел за столом, изучая папки с делами, и вскоре запомнил каждое чуть ли не наизусть. Все папки были довольно пухлыми. В каждом случае полиция прилагала к расследованию больше усилий, чем обычно. Исчезновения шестнадцатилетних девушек с дурной репутацией (иногда даже с приводами) мало кого удивляли, но эти пропавшие были совсем другими. «И их ничто не связывало, — думал Кармайн. Была бы связь, мы быстрее вышли бы на убийцу. Но нет трупа — нет и вещественных доказательств убийства. Сколько бы ни было трупов в этом деле, а сколько их было, пока неизвестно, все они попали в крематорий медицинской школы. Это гораздо удобнее, чем сжигать их, скажем, в лесу. В Коннектикуте много лесов, но люди там попадаются чуть ли не на каждом шагу, к тому же нет таких чащоб, как в штате Вашингтон.
Чутье мне подсказывает, что головы жертв преступник сохранил на память, — думал Кармайн. — А если он избавлялся и от голов, значит, снимал девушек на пленку. Цветную, восьмимиллиметровую, возможно, сразу на несколько камер, чтобы во всех ракурсах запечатлеть страдания жертв и собственную власть. Я уверен: он из породы коллекционеров. Стало быть, он хранит или пленки, или головы — в морозильнике или в стеклянных банках с формалином. Сколько у меня было дел, в которых фигурировали такие сувениры? Пять. Но серийных убийц пока не попадалось. Это большая редкость! И потом, во всех предыдущих случаях оставались улики. А этот тип не оставил ни единой. Что он чувствует, когда смотрит записи или разглядывает головы? Ликует? Борется с разочарованием? Возбуждается? Раскаивается? Хотел бы я знать. Но я не знаю».