Потом Мария Карповна втянула запах духовитых щей, которые наварила к приезду мужа и уже третьи сутки кипятит и морозит, чтоб не прокисли, и направилась к печке. По дороге вспомнила она Ленькину двойку и грозно потребовала, поворотясь к мужу.
— Степан, где ремень? Куда ты ремень спрятал?
— А где моя мазь? — спросил Степан Васильевич в свою очередь.
— Вон она, твоя мазь, на подоконнике.
Степан Васильевич снял с себя ремень, протянул жене.
— Ты ремень, что ли, спрашивала? Мария Карповна посмотрела на ремень долгим тоскливым взглядом.
— Ух, Степан, ух, враг. Чего ты мне этот ремень суешь? Зачем мне ремень, если выпороть некого? Как я их выпорю, если я тут, а они там? Интернаты специально придумали, чтобы ребят от ремня спасать.
— Ничего, собак запряжешь — погоди, отдохнут, — в поселок съездишь, устроишь им выволочку — и обратно. Только, слышь, не задерживайся, по гостям-то не больно бегай, мне без тебя скучно жить. — Степан Васильевич опоясался ремнем, понюхал собачью мазь — видать, крепкий от нее дух шел, если его лицо перекосилось и сморщилось, — чихнул громко и ушел собакам лапы лечить.
— Умный какой, как Ленька, — проворчала ему вслед Мария Карповна. Имена своих старших сынов она в суете не поминала, только к месту и с гордостью, поскольку один уже работал механиком, а второй учился на инженера-металлурга. — Я на поездку сколько дней потеряю — туда, обратно да там побыть? Я их погодя выпорю, когда они на каникулы в марте приедут. — Мария Карповна достала щи из печки, большущую миску, котлет оленьих, тушенных в подливе с чесноком и перцем. Пожалела своих невесток, которым в Норильске за всяким продуктом нужно в магазин бегать. Пожалела Наташку и Леньку, которым тоже, наверное, оленьих котлет хочется, поскольку они очень их любят и съедают по десяти штук враз, а потом ходят — от живота стонут. Всхлипнула Мария Карповна тихонько, чтобы муж во дворе не услышал, и прошептала: — Обросли небось. Под ногтями, наверное, уголь...
— Зимовка Соленая Губа, — сказало радио ласковым Раиным голосом. — Тетя Муся, напоминаю: в пятнадцать часов тридцать минут вы услышите ваших ребят. Они будут говорить.
— Я им поговорю! — Мария Карповна подошла к этажерке, чтобы разглядеть своих младших ребят, Наташку и Леньку, среди фотокарточек старших сынов и невесток, а когда нагляделась, подумала: "Наташку надо бы приголубить, помягче с ней надо, все ж таки девочка". Но вслух Мария Карповна произнесла: — Радио придумали, чтобы детей не показывать. Не могут телевизоры матерям поставить. Может, они с лица осунулись. Мать по телевизору все разглядела бы, а по радио что увидишь? — Радио захрипело. Мысли Марии Карповны передвинулись ближе к реальной жизни. — Ну, если они кашляют или хрипят, я и по радио обнаружу. Я им покажу, как с голыми шеями бегать.
Радио засвистело, захохотало оглашенным небесным горлом. Мария Карповна покрутила настройку. Хорошо поставленными голосами московских дикторов радио сообщило ей, что в итальянской провинции Пьемонт произошло наводнение, от которого особенно пострадали крестьяне. В Токио двести студентов университета, избитые полицейскими, доставлены в госпиталь. В Северной Ирландии...
Мария Карповна с тяжелым вздохом перевела волну. Она понимала, конечно, что ни Ленькина двойка, ни Наташкин кашель по сравнению с мировыми событиями никакого значения не имеют, и все-таки ей очень хотелось, чтобы ни двоек, ни кашля у ее ребят не было.
В кабинете физики в кладовой сидели на корточках Ленька, Коля и Наташка. Наташка сгребала рукавицей осколки стекла в кучку.
— Кокнулся, — говорила она.
Ленька поднял прибор, который "кокнулся", поставил его на полку.
— Ой!.. Нам влетит. — Наташка порезала палец, сунула его в рот.
— Не беспокойся, — сказал Ленька. — Влетит как надо.
— Чего же влетит?.. — Коля посопел немного, уселся на пол поудобнее. — Починить можно.
— Разбитую?
— А мы внесем... — Коля полез под пальто в карман курточки. Положил перед Ленькой десять рублей. — У меня двадцать было. Десятку я на подарок истратил.
— У нас тоже было по пять рублей — Наташка все извела, на конфеты.
— Я же не знала, — сказала Наташка. — Я же... — И вдруг вскочила, прижалась ухом к двери. — На обед звонят, — прошептала она и заголосила тихонько: — Ой-ой-ой...
— Ух, враг! — Ленька вскочил, грохнул обоими кулаками в дверь. — Открой же! Говорю — опоздаем. Открой, ну! — Он опустился на пол у двери и замолчал, словно истратил всю энергию в этом коротком действии.
— Ничего, — сказал Коля. — Опоздаем — в ужин съедим.
— На радиосеанс опоздаем, — пробурчал Ленька. Наташка добавила:
— С мамой... — и тихонечко заскулила.
Мария Карповна думала о своих младших ребятах. У матерей, когда они о ребятах думают, потихоньку и незаметно всякие плохие мысли уступают место хорошим, и становится матерям радостно оттого, что ребята у них здоровые и веселые. Овладевают матерями нежные воспоминания, и от этого матери улыбаются.
С улицы, если тундру можно назвать таким образом, донесся шум двигателя и металлический лязг. Мария Карповна приняла эти звуки за проказы шального электричества в радиоприемнике. Но собаки залаяли. Хоть и усталые были до смерти, но залаяли.
— Нет, — сказала Мария Карповна. — Я от этого радио всяких звуков наслушалась, оно даже соловьем свистать может само по себе, но чтобы лаять, как наши собаки, — такого не может. — Мария Карповна пошла к двери и, когда приоткрыла ее, услышала голос мужа:
— Держись. Ну, ну... Ну, еще малость... Мария Карповна отступила. Степан Васильевич втащил в избу человека в заледеневшей одежде. Мария Карповна прошептала:
— Господи, что с ним? — Потом подбежала, стащила с заледеневшего человека капюшон, заглянула ему под лохматую шапку-ушанку. — Никак Чембарцев?!
Вдвоем они быстро раздели гидролога. Мария Карповна все говорила и всхлипывала:
— Где же ты так, Евгений? Где же тебя угораздило?
— Спирт давай, — приказал Степан Васильевич. Мария Карповна принесла спирт, помогла мужу положить гидролога на печку и принялась командовать:
— Раздевай его — снимай все! Степан Васильевич отмахнулся.
— Спирт давай.
— А я тебе что дала? Растирай, не жалей кожу. — Она унесла полушубок и верхнюю одежду Чембарцева, с которой в тепле потекла вода, за печку, сушить. — Где его угораздило? Лед везде — ледоколами не сломать.
— Может, в скалы ездил к горячим ручьям, — пробурчал с печки Степан Васильевич.
— А ты растирай, разговорами не отвлекайся. — Марию Карповну озарило — она вышла на середину избы, руки подняла в направлении мужа и ахнула: — Это из-за тебя, филин! Ты про эти ручьи слух пустил. Кто сказал, что там в скалах зимой пар идет?
— Ну, я сказал, — спокойно ответил Степан Васильевич.
— Вот и сгубил человека. Без тебя, болтуна, нашли бы — на это ученые есть и геологи.
— И не нашли бы. — Степан Васильевич пыхтел на печи, растирая промерзшее тело гидролога. Он поворачивал его, мял, тискал и растирал снова и снова. — Летом в скалах туман. С самолетов, да и так, вблизи, пар не виден. Зимой совсем не видать — ночь.
— Сам небось не полез, — съязвила сраженная этими аргументами Мария Карповна.
— Как не полез — лазал. Там все осклизлое. Собаки не идут — скатываются. Я было ползком, по-пластунски, а Ленька за мной...
Мария Карповна побледнела.