— Словами хуже всего, — задумчиво сказал Коля. — К подзатыльнику можно отнестись с юмором... Давайте с разбегу. — Коля оттянул Леньку и Наташку в глубь кладовой. — Р-раз... Два... Взяли!
Ребята с разбегу ударили в дверь. Дверь легко отворилась. Она распахнулась как бы сама собой. Ленька, Коля и Наташка вывалились в кабинет прямо под ноги седому сутулому учителю физики Михаилу Матвеевичу.
Учитель подобрал слетевшие с носа очки, посмотрел сначала на ребят, потом в кладовую. Подобрал осколок лучевой электронной трубки и долго рассматривал его, двигая и поправляя очки на носу.
Наташка закусила губу, прижалась к Леньке. Так, прижавшись друг к другу, они и попятились к двери. Только Коля не волновался. Он и Матвею Михайловичу посоветовал:
— Вы не волнуйтесь. Мы за эту штуку внесем. — И протянул учителю десять рублей.
— Чем это пахнет? — тихо спросил учитель.
Коля понюхал десятку.
— Ничем...
Но учитель, подрагивая ноздрями, уже шел к рации. Включил... Из рации повалил желтый дым.
— Вот чем пахнет! — загремел учитель неожиданно мощным басом.
— Мы же внесем, — пискнул Коля.
— Что такое — внесем? Что такое — внесем? Извольте явиться к директору... И немедленно. — Михаил Матвеевич помахал Колиной десяткой, уставился на нее, разглядел и воскликнул. — А это что такое?!. Немедленно! Сию же минуту к директору!
Ребята выскочили из кабинета.
Северное сияние, порванное верховым ветром, пошло улетать ввысь, рассыпалось и закружилось в вышине мерцающей пылью.
Все изменилось в природе. Все посуровело вдруг, как если бы адмирал сменил свой парадный мундир с орденами на боевой строгий китель.
И медведь, что лукаво сидел у продушины, поджидая тюленя, ушел за торосы. И песец, и сова, и мгновенный, как луч, горностай, бегут-летят, как снег на снегу, невидимые, ищут щели.
— Говорит Центральная арктическая метеостанция. Передаем второе штормовое предупреждение...
И леммингово осторожное племя зарывается в снег, едва успев добежать до своих сытных нор.
— "Снег", "Снег", я — "Фиалка". Евгений, где же вы, наконец? Почему молчите — не отвечаете?
Гидролог Чембарцев сидел на зимовке Соленая Губа у приемника. Веки у него тряслись. На распухших пальцах при свете маленькой тусклой лампочки, и на лице, и на груди тоже, можно было разглядеть темные пятна, которые станут ранами, медленными и болезненными, — мороз, как огонь, ранит больно и надолго. Чембарцев хотел подстроить приемник, чтобы лучше слышать "Фиалку", но пальцы у него не гнулись. Он касался ими круглых, зазубренных для удобства ручек и кривился.
— Говорит Центральная арктическая метеостанция. Ураган, двигающийся из околополюсных районов, достиг зимовки Дальняя, зимовки Трофимовка, гидропоста Топорково, зимовки Соленая Губа, примите экстренные меры. Поселку Порт передать штормовое предупреждение по радиосети.
— Я — "Кристалл", я — "Кристалл". Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть, наконец, благополучно сел на расчищенную нами полосу. Грузим оборудование. Льдину заливает водой. Связь прекращаю. Дальнейшая связь с самолетом. Все...
Во дворе возились наевшиеся собаки, некоторые скулили во сне. Что им снилось? Может быть, синее летнее море, в котором белыми окаменевшими облаками качаются ЛЬДЫ? Обтекает их сверкающая влага, радужатся они на солнце. Может быть, снилась собакам свежая летняя пища, которую не нужно варить? Может быть, чайки и кулики, за которыми весело бегать и которых невозможно поймать? Кто их знает, собак. Известно только одно: собаки сны видят, и, наверно, хорошие.
Со двора с паяльной потушенной лампой в руке вошел Степан Васильевич.
— Ты чего с печки слез? — сказал он. — Давай обратно на печку.
Чембарцев на его слова внимания не обратил. Спросил безучастно:
— Слесарничаешь?
— Радиатор на твоем вездеходе паял. Патрубок заменил. Говорю — лезь обратно.
— "Снег", "Снег", я — "Фиалка", — сказал приемник Раиным голосом, в котором уже закипели слезы. — Если вы не отзоветесь, мы будем вынуждены послать поисковый отряд. А вашего сына Колю отослать в Одессу.
— Хорошенькое дело, — пробормотал Чембарцев. — Они, видите ли, вынуждены. А я, видите ли, ни при чем. — Он вдруг вскочил со стоном, так как болезнь ударила его по всему телу.
— Не беги... Не беги... — Степан Васильевич мягко толкнул его обратно на табурет. — Ишь ты, разгорячился. Как же они отошлют твоего Колю, если пурга? Самолетам летать запрещается?
— "Снег", "Снег"... — снова сказал приемник.
— Давно меня ищет?
— С полдня... Все кличет и кличет. — Степан Васильевич помог Чембарцеву надеть свитер, пимы. — Поешь вот, если жевать можешь.
— Где тетя Муся? — спросил Чембарцев. — Она меня чаем поила... Мне что, пригрезилось?
— Поила, конечно... В поселок она побежала на лыжах... У нее свои хлопоты.
— Ты что? — Чембарцев снова поднялся. — Пурга идет.
— Кабы я видел. Я, понимаешь, заснул на минутку — неделю в тундре работал.
— Догони на собаках.
— Лежат собаки... Я ж говорю — неделю их из упряжки не выпускал. — Степан Васильевич ударил кулаком по столу. — Не маленькая. Пургу услышит, где-нибудь схоронится... — Успокоившись, он подвинул Чембарцеву селедочницу. — Заправься. Селедка мягкая, небось давно такой не едал.
Чембарцев селедочницу отодвинул.
— У меня на гидропосту бочка.
— Едал я твою — соль голая... Как же ты не встретил его. Кольку-то?
— Всем самолетам, вылетающим в северном и северо-восточном направлениях, — сказал командирский голос далекого диспетчера, — Порты Диксон, Тикси закрыты на неопределенное время из-за условий погоды.
— Радио подвело... — Чембарцев погрозил приемнику несгибающимся кулаком. — Я еще в четверг выехал. Уже порядком отъехал — по радио объявили, что самолет из Архангельска задерживается на сутки. Думаю, чем в поселке сидеть, заверну в скалы, к твоим ручьям...
Степан Васильевич тяжело шевельнулся на стуле, опустил голову, как виноватый.
— Мы и то с Марией подумали: не иначе — туда полез. Нашел хоть?
Они посидели молча, поглядывая друг на друга. Наконец Чембарцев сказал:
— Считай, что нашел, хоть и не подобрался. Вездеход соскользнул. Хорошо еще — передком врезался в утес. Я поглядеть вылез, отошел шага на два и провалился с головкой... Если бы не утес, вместе с вездеходом нырнул бы. Тогда — с приветом.
— Избежал, значит, — сказал Степан Васильевич. — Ручьи есть, иначе бы лед на том озерке не был таким топким. Я тоже там окунулся. Ты уж, Марию увидишь, не говори. Мы с Ленькой до избушки добежали — у меня там километрах в пяти избушка поставлена. Ленька-то на нартах, а я всю дорогу бегом, держусь за ремень и скачу. Вот собакам был смех...