— "Снег", "Снег", я — борт двадцать пять-пятьсот двадцать.
— "Снег", "Снег", я — "Фиалка"...
— "Снег", "Снег"...
В неглубокой котловине на берегу полярного моря, почти по самую крышу занесенная снегом, стоит изба, рубленная из толстенных, выброшенных морем на берег бревен. Впритык к избе, под одной крышей с ней — сараи крепкие. В сараях припас всякий — для людей пропитание, снасти для охоты и рыбной ловли. В крытом дворе катухи для собак и собачья кухня. Это зимовка Соленая Губа. Проживают на зимовке и охотятся в окрестной бескрайней тундре Ленькины и Наташкины родители.
В избе печь русская — горячая. На полу оленьи шкуры разостланы. На стенах ружья разных калибров и винтовки. В углу лыжи. На этажерке с книгами радиоприемник. Электричество светит: слышно, как движок работает, от движка генератор действует.
Мама Наташки и Леньки, Мария Карповна, или, попросту, тетя Муся, вошла в избу — в руке ракетница, на голове платок шерстяной накинут. Включила приемник.
— "Снег", "Снег", я — "Фиалка". "Снег". "Снег", я — "Фиалка", — заговорило радио. — Гидролог Чембарцев, если у вас поломка, бросайте вездеход и добирайтесь на лыжах до ближайшей зимовки.
— Никак Евгений потерялся, Чембарцев? — Мария Карповна заглянула в печку, откуда духовито пахло жирными щами и котлетами оленьими с перцем. — Он же сына поехал встречать... — Мария Карповна постояла, прислонясь к печке спиной, потом нагребла ракет из ящика, прикрытого шкурой, и вышла из избы.
Ночь над зимовкой просторная — вокруг чернота и сияние вверху, от горизонта до горизонта. Над самой головой сияние медленно пляшет, колышет сверкающими полотнами. Так в детских снах танцуют над головой феи. Шепчут добрые феи детям: "Усни, усни — успокойся..."
— Я тебе усну! — говорит Мария Карповна. Горячая красная ракета, шипя, ушла к северному сиянию. Рассыпалась искрами, словно ударившись о прозрачную твердь. За ней зеленая, желтая и опять красная. Стоит Мария Карповна на крыльце — воюет с ночью и одиночеством. Одна, как маяк. Послышалось ей — собаки залаяли.
— Что ли, мерещится? — сказала она.
Собаки залаяли ближе.
— Ишь ты, Казбек лает. И Жулик...
Мария Карповна почесала затылок ракетницей и закричала во весь голос:
— Степан!.. Степан!.. — и побежала в избу, скатерть стелить крахмальную, ставить на стол хлеб теплый, ею самой выпеченный, селедку малосольную, нежную, что твоя семга, тарелки глубокие и ложку крепкую. Нож Мария Карповна не положила, — муж всегда своим ножом действует, ему охотничий нож привычнее.
Одиннадцать крупных псов залаяли, завизжали возле избы. Даже сквозь обитые войлоком двери различила Мария Карповна их усталое дыхание с хрипом и свистом.
— Легли, — сказала она. — Сейчас явится. — Стояла Мария Карповна возле стола, чтобы своим раскрасневшимся видом сделать еду и закуску, и тепло избы еще радостное. — Снег с унтов стряхивает, — прошептала она.
Дверь отворилась. С облаком морозного пара вошел в избу Наташкин и Ленькин отец, Степан Васильевич Соколов, промысловый рыбак и охотник — заслуженный в своем деле мастер.
— Ты чего же так долго ехал? — спросила Мария Карповна, подвигаясь к нему.
— У Ветровой горы был, вон как далеко... Ну, чего ты... Мария Карповна попыталась его обнять и даже поцеловать в заросшую щеку, но после такого приветствия отодвинулась.
— Чего-чего, — сказала она сердито. — А ничего, вот чего.
— Да я ж не про это... Я говорю — с мороза я. И весь грязный.
— Да нешто я буду ждать, пока ты умоешься, — всхлипнула Мария Карповна. — Двадцать лет в этой пустыне проклятой маюсь, а все привыкнуть никак не могу. Люди нормальные в городах живут, с газом, цветы нюхают, пирожные кушают. А тут... Везде беспокойно: где воюют, где земля сама сотрясается. А я тут бессильная — всех слышу, а помочь не могу. Я это радио разобью! — Мария Карповна привстала на цыпочки, все-таки дотянулась — чмокнула мужа в щеку. — Сними капюшон-то, — сказала она ворчливо.
— Потом, потом, мать. Собак распрягать пойду — лежат, языки на снег вывалили. Всю неделю в упряжке. — Легко отстранив Марию Карповну, Степан Васильевич ушел распрягать собак, чтобы залезли они отдыхать от работы в теплые катухи на мягкую подстилку.
Мария Карповна подошла к приемнику. Заметив ракетницу, забытую на столе между селедкой и маринованными огурчиками, Мария Карповна ткнула ею в приемник.
Приемник похрипел, посвистал соловьем и сказал мягким Раиным голосом:
— Тетя Муся, ваши ребята чувствуют себя превосходно. Здоровье у них отличное, аппетит прекрасный. Мария Карповна закричала во двор:
— Степан, Степан! Иди, про ребят передают. Аппетит у них прекрасный.
— У них всегда аппетит прекрасный, — ответил Степан Васильевич со двора. — Собаки так уходились — в катухи заползти не могут.
— Про ребят передают, а ты про собак! — гневно крикнула Мария Карповна. — Ты, никак, собак по катухам на руках разносишь?
Степан Васильевич просунул голову в избу, послушал.
— Где же передают, свистят только. Мария Карповна бросилась к приемнику, принялась его шевелить и подстраивать.
— Что же ты замолчала про ребят-то?.. Сейчас скажет.
— Собакам корм задать нужно.
Мария Карповна ударила по верхней крышке приемника кулаком, как это делают многие нетерпеливые люди.
— Ты послушай, что делается. У Воронина острова под полярной станцией льды лопнули. Самолет к ним пошел, а у них уже полосу разворотило. Евгений Чембарцев потерялся. Поехал сына встречать и потерялся, розыск ведут по радио. Сын сиротой растет, — год назад мать померла, теперь вот отец потерялся.
Степан Васильевич вздохнул.
— Собакам все же корм задать нужно.
Охотник и зверолов сам за стол не сядет, пока собакам своим корм не задаст. И Мария Карповна не могла в этом правиле мужу перечить.
— Директор говорит, Наташа и Леня ребята способные, только очень торопятся, — сказало радио Раиным добрым голосим. — Тетя Муся, вы не огорчайтесь, сейчас все ребята торопятся. Может, им витаминов много дают. Я как на них посмотрю — и глазах рябит. И все-то они знают, и обо всем рассуждают. Только что Наташка и Ленька у меня тут толкались... — Радио снова засвистало, завыло, заулюлюкало.
Мария Карповна принялась его трясти, и постукивать, и подшлепывать. Она даже вспотела, борясь таким образом с электрическим мусором в атмосфере. Она была уже красная, и волосы ее растрепались, когда вошел со двора Степан Васильевич.
— Ух, враг, — сказала ему Мария Карповна. — Вот они, твои детки. Все в тебя, всё куда-то торопятся, только предметами заниматься не торопятся.
— Здоровые, сытые — вот и торопятся, — спокойно ответил Степан Васильевич. — Где-то у меня мазь была? По льду собаки шли. Лед острый, как рашпиль, — собаки все лапы в кровь изодрали.
— Успеешь! — закричала на пего Мария Карповна. -
Уймись — про детей послушай.
— Тетя Муся, двойку Леня исправил, — вдруг сквозь свист и треск произнесло радио.
Мария Карповна растерянно повернулась к мужу.
— Это какую двойку?!
— Обыкновенную, — ответил Степан Васильевич, но дальше шутить остерегся: в глазах Марии Карповны было столько гневной печали, недоумения, усталости и досады, что Степан Васильевич посадил ее на стул и погладил, как маленькую, по голове. — Ты вроде похудела, что ли? Может быть, в отпуск тебе? На курорт?
— Что я там не видала? Жару я твою не видала? — Представила Мария Карповна черноморский зной летом, очереди в кафе и рестораны, чтоб пообедать.