Шленский Александр
Вкрадчивое прикосновение смерти
Александр Шленский
Вкрадчивое прикосновение смерти
Для того чтобы понять устройство мира и проникнуть в сокровенную суть вещей, необходимо уметь расширять сознание и выходить в новые сферы реальности. Делать это можно по-разному. Однажды Гнидыч явился ко мне очень серьезный и мрачный и сказал, что сегодня вечером мы должны расширить сознание так, чтобы увидеть абстрактного червяка, которого никто не видит, но каждый чувствует. С этими словами Гнидыч вытащил из кармана пакетик со специальными колесами, которыми мы с ним время от времени закидывались. Колеса были совершенно левыми - от них почти никогда не вставляло, но зато очень конкретно и быстро тормозило. Вот и в этот раз - не успели мы заглотить колеса, как наши ласты накрепко приклеились к полу. В приклеенном состоянии мы могли передвигаться только с антисветовой скоростью, то есть практически с нулевой. Гнидыч потом утверждал, что когда ему захотелось поссать, и он решил пойти в туалет, то оказалось, что после трех часов утомительной ходьбы он только еще выходит из-за стола. Гнидыч понял, что придет в туалет не раньше чем через неделю и конечно успеет за это время двадцать раз обоссаться и обосраться в пути. Эта мысль привела его в полное отчаяние. Но тут Гнидыч неожиданно увидел спасительный унитаз прямо напротив себя. Унитаз был маленький, белый и круглый, и стоял прямо на столе в пределах досягаемости рукой. Гнидыч осторожно взял унитаз в руки, поднял крышку и уже хотел было туда нассать, но заметил, что там насыпан какой-то белый порошок, и решил сперва его занюхать. Порошок, однако, оказался совершенно левый - крупный, ужасно липкий и очень сладкий на вкус - хоть в чай сыпь. На занюх же порошок совсем не годился.
Короче, я Гнидыча обломал, когда он уже вынул хуй наружу и совсем было собрался нассать в мою сахарницу. Я велел ему поссать в окно, потому что все равно внизу козырек от подъезда. До окна мы плелись вдвоем примерно час, потом минут сорок ссали дуэтом и обоссали весь козырек. И я тогда спросил Гнидыча:
--- А вот Гнид, скажи мне сперва, где живет твой абстрактный червяк?
-- Нигде. Или наоборот, всюду. -- не задумываясь ответил Гнидыч.
--- Да нет, ты мне по сути объясни. -- возразил я, не удовлетворившись ответом. -- Вот скажи, в тебе он может жить?
-- Запросто. Он там и живет. Я его падлу почти все время чувствую внутри.
--- А во мне?
Гнидыч посмотрел на меня оловянными пуговицами, прикрытыми сверху тонкой куриной плевкой век, и отчеканил:
-- И в тебе, Ромочка, и в тебе! А как же!
--- Ну тогда скажи мне еще и такой вопрос: этот твой червяк - он у нас с тобой общий?
-- Нет, Рома. У тебя он свой, а у меня свой.
--- Но он же все равно один на всех? То есть, в одном экземпляре?
-- Он всегда в одном экземпляре. Только у каждого этот экземпляр свой. У тебя он свой, а у меня - свой.
--- Но при этом он ведь все равно один, общий? Один на всех?
-- Конечно! А как же еще!
--- А почему оно так?
-- Ромуальд, это же просто. Оно так потому, что абстрактный червяк это твоя смерть. Смерть у нас у всех одна, общая, но при этом ползает по каждому из нас ин-ди-ви-дуально.
Слово "индивидуально", произнесенное Гнидычем медленно и раздельно по слогам, почему-то прозвучало с мистическим оттенком и навеяло на меня легкий суеверный ужас.
--- Гнидыч, а нафига же она по нас ползает? Мы же еще живые!
-- Рома, а кто тебе сказал, что мы все время живые? Я сейчас тебе все объясню, и ты сразу поймешь, что червяк просто не может по нас не ползать. Вот смотри. Мы с тобой сколько времени из окна ссали?
--- Ну где-то час, может чуть больше.
-- Ну видишь? Всего час. А теперь скажи, что делает твоя ссалка еще двадцать три часа в сутки?
--- Да в общем, ничего.
-- Вот в этом все и дело, Романопуло, в этом все и дело! Когда есть что-нибудь, которое существует, чтобы что-то делать, и оно этим не все время занято, то когда оно этого не делает, по нему в это время сразу начинает ползать смерть. То что не употребляется по назначению дольше положенного срока, подлежит смерти - это ее добыча. Смерть всегда нуждается в материале, чтобы отдать этот материал новой, более деятельной жизни. Поэтому червяк смерти ползает по каждому из нас и строго следит, чтобы ничто из живущего не бездействовало. Пока все в нашей жизни действует нормально, червяк ползает по нас очень тихо и вкрадчиво, но как только действие прекращается, червяк тут же разевает пасть. Вот например, когда ты не ссышь, в твою ссалку тихонько приползает абстрактный червяк. Когда твоя ссалка не ссыт, она в это время мертвая, и червяк ее в это время жрет.
--- Гнид, а скажи, как он ее жрет?
-- Тайно, Рома. Тайно, неслышно и вкрадчиво. Этого снаружи ни увидеть, ни услышать никак нельзя. Можно только почувствовать изнутри. Ты изнутри себя, а я изнутри себя.
--- Ну и что ты чувствуешь?
-- Да вот, как бы тебе объяснить... Ну смотри: мы с тобой сколько раз уже этими тормозными колесами закидываемся?
--- Может, раза три... А может быть, одиннадцать. Я не считал... А какая разница?
-- В том-то и дело, что для абстрактного червяка нет никакой разницы, три раза или одиннадцать.
--- Три раза чего?
-- Да без разницы чего! И без разницы, сколько раз. Я же тебе только что объяснил, что для червяка разницы никакой нет. Он не на цифры считает, а на высшую полезность для жизни. Не для твоей конкретно жизни, а для жизни вообще. Естественная смерть - это инструмент жизни, с помощью которого она избавляется от всего ненужного и превращает его в нужное, и таким образом продолжает сама себя. Червяк ползает по живому и вынюхивает, а нужно ли еще для Жизни то, по чему он ползает. И если оно не нужно, то он начинает его жрать, чтобы оно скорее стало мертвым. Вот такой, Ромео, в природе закон - и я чувствую все это изнутри.
--- А ведь наверно, Гнид, ты прав! Что-то в этом есть. Помнишь, мы по биологии учили, что в многоклеточном организме у каждой клетки есть свой срок жизни. По окончании этого срока клетка отмирает, и на ее место появляются новые клетки. Помнишь выражение "Жить - значит умирать"? Не знаешь, кто это сказал?
-- Да что тут знать? Энгельс сказал. Только ты ведь про биологию начал, вот и продолжай про биологию, а с Энгельсом пускай философы разбираются.
--- Хорошо. Слушай дальше про биологию. Был раньше такой ученый по фамилии Вирхов, который утверждал, что организм - это вроде как государство из живых клеток. И что у них есть как бы свои правила поведения, распределенные роли, вроде бы как должности, которые они занимают в этом государстве, ну и так далее. В наших учебниках всю дорогу писали, что это неправильная, устаревшая теория, и что идеи нервизма у Павлова объясняют все гораздо лучше. А теперь ясно, что вся эта пропаганда Павловского учения была чистой воды идеологией. Ведь по Павлову, с подачи коммунистов, получалось, что роль центральной нервной системы в организме - это как руководящая роль партии в стране. Понимаешь? Павловская теория давала лишний повод для легитимности их партии. Типа, смотрите - мы повторяем самое лучшее, самое совершенное в природе - ее структуру управления организмом. Вот мол, на Западе по нескольку партий, и это против природы. А вот у нас только одна, самая лучшая, самая правильная. У нас страна как организм, а партия как его центральная нервная система. Понимаешь теперь, почему Вирхова во всех учебниках критиковали? Потому что он был за демократию клеток, а у нас тогда шестая статья была основой всего.