Митя встал и, накинув пуловер на плечи, подошел к окну. Внизу простирался бульвар, освещенный низкими лучами солнца, по аллее шла женщина с мальчиком. Женщина была полной и неторопливой, а мальчик, совсем еще небольшой, ковылял рядом с ней.
И Митя вдруг, не думая, живя в этот момент любыми ассоциациями, сказал:
— Как мой Терри шлепает…
Вера откликнулась:
— Пес?
Митя вздрогнул, так резануло его это слово, и он, повернувшись к ней, коротко ответил:
— Сын.
Вера села на диване, прикрываясь кофтой:
— У тебя второй? Или я ошиблась?
— Нет, — ответил он, уже пугаясь того, что сказал. Боже! И что самое замечательное, — ведь он не любит Терри!.. И не любит Нэлю!
Что-то надо было говорить или делать, но он превратился в глыбу льда, которую ни повернуть, ни покачнуть, ни заставить свалиться к ее ногам…
— Сколько ему? — спросила Вера самым обыденным тоном.
…Соврать? Но как? Что Терри месяц?.. И думая об этом, он тем не менее ответил честно… А это значило… И вдруг стал противен себе… Как и ей, наверное.
Ничтожнейший тип с павианьими наклонностями. Он покраснел.
А она, все так же сидя на диване и прикрываясь кофтой, спросила:
— Похож на тебя?
Митя с каким-то облегчением ответил:
— Нет, пожалуй…
— Ты его не любишь? — допрашивала очень спокойно Вера.
— Нет, — ответил Митя, вкладывая в ответ ненависть к себе.
Она усмехнулась:
— А он тут причем? Ненавидеть надо себя… Если есть за что. А ребенок?..
Она отвернулась.
Какая же безумная жалость овладела Митей! Как он ее любил и готов был ради нее на все. Он прошептал (они сегодня стали опять шептать друг другу):
— Хочешь, я останусь у тебя?
Веру охватила поздняя ненависть.
Она разрывала ее на части! Так вот оно что! Вот он кто, ее «Митя»!
— Нет, — ответила она твердо, останавливая себя, чтобы не закричать и не выбросить его из дома сейчас же. — Ты сейчас уйдешь.
— Но почему, Вера? Почему? — спрашивал он, понимая, что все кончено, и виновен в этом он!
— Потому! — отрезала она.
Вскочила с дивана и стала одеваться как-то нагло открыто. Ему всегда нравилось смотреть на нее, когда она одевается, и прерывать это новой любовной атакой.
Теперь она одевалась как-то напоказ, наплевательски.
Что теперь можно сказать? Он сам виноват во всем! И все в нем как бы умерло. Митя стал одеваться. В тишине было слышно, как тяжело дышит Вера. Он чувствовал невыносимое унижение — уйти в ванную?
Она, стоя настороженно у двери, не отводила от него глаз. Закурила и глядела, как неловко он натягивает трусы, носки, джинсы… Казалось, он совершает перед ней какое-то отвратительно неприличное действо. Так это выглядело.
Он был одет, но еще медлил. Он ждал, что она хоть что-то скажет еще, закричит, унизит… На что можно будет ответить и как-то что-то объяснить… Что? Что объяснить?
Но он медлил. А Вера вышла из комнаты в прихожую и открыла входную дверь. Ему ничего не оставалось, и он ринулся вниз, забыв о лифте. На улице стемнело. Снова лил дождь. И он вдруг понял, что стоит без плаща. Он забыл его там. Уйти?.. А дома? И так неизвестно, что там… Вернее, известно.
Он вернулся и позвонил. Вера быстро открыла дверь.
— Плащ… — только и сказал он.
Она сорвала его с вешалки и кинула ему.
А он схватил ее руку, и, не отпуская и целуя ее, говорил:
— Прости, умоляю, прости меня… Если можешь… Я гадок… Но я так безумно люблю тебя.
Она с силой вырвала руки и захлопнула дверь. А за дверью, прислонившись к дверному косяку, зарыдала без слез.
Митя ехал в такси, его бил озноб, голова горела, мысли были обрывочны.
Он позвонил в свою дверь слабым звонком: сил не было совсем, голова кружилась, он еле стоял на ногах.
Открыла Нэля, за ней маячил тесть.
Митя не удивился, что он здесь, отметил, что у Нэли красные, вспухшие глаза.
Переступив через порог, Митя пошатнулся и упал как сноп прямо в холле.
Нэля закричала:
— Ты пьян!
Тесть подошел к нему.
А ему так хорошо было лежать на полу, чувствуя под щекой мягкий ковер!..
Они начали трясти его, он не подавал никаких признаков жизни, а Нэля принюхалась и сказала неуверенно:
— Вроде не пахнет…
Тесть повернул его голову лицом и крикнул:
— Да ему плохо, посмотри, какой он зеленый! Потом ругаться будем.
Его перетащили на кровать, раздели, он не сопротивлялся и чувствовал все как в тумане. Почему-то навалилась тяжелая сонливость, и он не мог ее преодолеть.