— Тогда, когда ты начнешь лгать мне, — спокойно ответила Селина.
Селина верит ему. Простой психологический закон: с человеком нужно обращаться хорошо, и если он хоть сколько—нибудь человек, то и он будет поступать с тобой хорошо. Если проявить к нему доверие, он это доверие заслужит. Вера в добрую натуру человека обязательно будет вознаграждена.
Конечно, он не может быть таким, каким она хочет его видеть, он не станет человеком, какой ей нужен. Но он сделает над собой усилие, он притворится хорошим на то время, что будет в Гармонии.
Уилл прислонился к ближайшему дереву и пристально посмотрел на Селину.
— Я кажусь тебе лучше, чем я есть.
Селина придвинулась ближе, и он машинально обнял ее.
— Ты сам не веришь в себя, — мягко возразила она.
Вера Селины слепа. Она видит только хорошее и закрывает глаза на дурную сторону. А когда он покинет Гармонию, правда откроется ей очень скоро. Он возьмет все, что она может ему дать, и оставит ее ни с чем. Он разобьет ее сердце. И тогда она увидит, какой он негодяй.
Селина нашла мисс Роуз, которая сидела на складном стуле в обществе Реймонда и Френни, и сказала ей, что ее не нужно везти домой. Старуха долго изучала ее лицо, освещенное заревом фейерверка и лимонно—желтым светом фонарей, затем коротко кивнула.
— Еще увидимся.
Пробираясь к воротам парка, где дожидался Уилл, Селина размышляла о том, что зоркая, невероятно проницательная мисс Роуз могла прочесть на ее лице.
Увидев Уилла, стоящего под кирпичной аркой, она позабыла про мисс Роуз и весь мир. Его белую футболку, как и белое одеяние самой Селины, было хорошо видно даже в темноте.
При ее появлении Уилл не произнес ни слова, а только отделился от стены, взял ее за руку и пошел рядом.
В этот вечер с ним что-то случилось, и Селина не могла понять, что именно. Он казался… побежденным. Нет, не то. Побежденным он не будет никогда. Но он сдался, смирился с тем, что оставшееся время пребывания в Гармонии ему суждено провести с ней.
Он думает, что ему нет места в ее жизни. Верно заметила мисс Роуз: Уилл считает ее слишком хорошей для него. Он уверен, что она пострадает, если вступит с ним в тесную связь. И по крайней мере, в этом последнем пункте он прав. Она будет страдать, если он покинет ее. Но лучше сейчас получить высочайшее наслаждение и расплатиться страданием впоследствии, чем мучиться уже сейчас.
На улицах города было пустынно; практически все любовались фейерверком в парке или еще не вернулись из-за города. По пути домой Уилл с Селиной встретили лишь одну машину.
Подходя к владениям Кендаллов, Селина спросила:
— Ты в своем домике не очень страдаешь от жары?
Уилл рассмеялся:
— Милая моя, думаю, мне там немногим легче, чем грешникам в геенне огненной. А там мне, по—видимому, еще предстоит оказаться за то, что я делаю с тобой.
Селина мрачно взглянула на него, но он не видел ее лица.
— Ты ничего мне не сделал, Билли Рей, — проворчала она, отпирая дверь коттеджа и пропуская Уилла вперед. — Я участвую по доброй воле, даже, можно сказать, с вожделением. Так что если и гореть в аду, так вместе.
Уилл потянулся к выключателю, но Селина его остановила. Она бросила ключи на столик, захлопнула дверь комнаты и направилась в спальню. Когда Уилл вошел вслед за ней, она стояла у окна. Он остановился у двери.
— Сели, может, мне уйти?
— Нет, останься.
Тогда он приблизился к ней и поднял жалюзи; лунный свет залил комнату.
— Ты часто стоишь у этого окна. — Уилл прижался к ней сзади. Все его тело горело, отвечая на жар, сжигающий Селину. — По ночам я смотрю на тебя, когда ты стоишь у окна.
Он держал ее за плечи, шептал в самое ухо и чувствовал, как ее тело трепещет при каждом его слове.
— Я смотрю на тебя долго, пока ты не ляжешь, и изнываю от желания. Господи, Сели, ты даже не знаешь, как я хочу тебя.
Его жаркий, волнующий голос дрогнул. Он поцеловал ее, и Селина всем существом откликнулась на этот поцелуй. Затем он отпустил ее, опустился на колени, снял туфли с ее ног, отбросил их в сторону. Его руки скользнули по ее длинным ногам, вскоре ее трусики белели легким облачком на полу.
Уилл выпрямился, обнял ее сзади за талию и расстегнул «молнию» на джинсах свободной рукой. Послышался шорох материи и сдавленный стон — Селины? или его собственный? Он зашептал прерывающимся голосом:
— Я лежу там и воображаю, как буду заниматься с тобой любовью, прикасаться к тебе, входить в тебя, и схожу с ума. Я вижу, как я вхожу в тебя, очень глубоко. Вот так.
Он раздвинул ее ноги и резким движением вошел в нее. Она была горячей, влажной, и она ждала его.
Уилл не солгал. Временами ему казалось, что он в самом деле сойдет с ума, если не окажется в ней. Но сошел он с ума именно сейчас, когда оказался внутри, когда сжал ее и их губы встретились. Он был безумен от желания. От испепеляющего жара.
Нет, он не совершит непоправимую ошибку, не станет влюбляться в нее, не станет стремиться к жизни, которая закрыта для него, к дому, детям… Но если он окажется глуп, если ему захочется всего этого, тогда…
Он замер на мгновение, она прижалась к нему еще теснее, потом отпрянула. Его кровь вскипела, мышцы напряглись, он со стоном выпустил в нее горячую струю и почувствовал, как ее сотрясает оргазм.
Она трепетала в его руках, и он еще раз подумал, что если ему и суждено совершить глупость, то причиной тому может стать только Селина.
Уилл медленно раздел ее, осторожно расстегнул все пуговицы и сложил ее блузку и юбку на стул. Селина проявила куда меньше терпения, раздевая его. Она рывком стянула через голову с него футболку, поспешно стащила джинсы и носки. Но трусы она снимала с него медленно, нарочно поддразнивая его.
Сколько раз им надо повторить то, что произошло, прежде чем она насытится или он выбьется из сил? Три раза? Четыре? И десяти будет мало! Никогда в жизни Селина не испытывала такого неутолимого любовного голода, такой жадности до тела Уилла, до его ласк. Она отбросила всякий стыд и забыла обо всем. На всем белом свете оставались только они вдвоем.
Он опустил жалюзи, зажег лампу возле кровати и улегся рядом с Селиной. За все шесть лет, что она прожила в этой комнате, ни разу в этой постели не оказывался мужчина. Сейчас Уилл наполнил ее спальню — совершенно неведомое дотоле ощущение.
— Из—за меня и твоей сестры тебе пришлось пропустить фейерверк.
— Это как посмотреть. Из глаз Викки летели искры, да и я сама горела не хуже ракеты минуту назад. — Селина провела пальцем по колючему подбородку Уилла. — И вообще у нас в Гармонии фейерверки не редкость. Хочешь не хочешь, каждый год приходится на них любоваться.
— Верно, — согласился Уилл. — В следующий раз насмотришься.
Он отвернул голову, чтобы она не видела его лица и не смогла бы прочитать на нем слово, оставшееся невысказанным: «Одна». В следующем июле его здесь не будет.
Он развязал цветные ленты и запустил пальцы в ее густые волосы.
— У тебя красивые волосы, — пробормотал он.
— Спасибо. Ради тебя я их не остригу.
— Да? — Он улыбнулся, но не насмешливо, как обычно. На этот раз улыбка получилась скорее грустной. — И долго ты не будешь стричься?
— А ты долго останешься в городе?
Уилл помрачнел еще больше.
— Я не могу оставаться.
— Тогда я остригусь в тот день, когда ты уедешь, — серьезно пообещала Селина. — И они будут короче, чем у тебя сейчас.
Уилл вертел ленточки в пальцах.
— Как раз нужной длины, — заметил он наконец. — Вполне подойдут…
— Для чего? — полюбопытствовала Селина.
Уилл сложил ленты в петлю и приказал:
— Дай руку.
Селина пристально посмотрела на него, но не стала возражать.
Уилл никогда намеренно не причинит ей боль.
Она протянула ему правую руку, он завел ее ей за голову и просунул между прутьями кровати в изголовье. Не дожидаясь дальнейших распоряжений, Селина подняла левую руку. Уилл проделал ту же операцию, сложил ее ладони и захватил запястья петлей и нетуго завязал ленты. После этого он широко развел ноги Селины, встал на колени и вновь резко вошел в нее.