Я смотрю на Женьку. Он сжимает холодными пальцами мою руку и будто стонет: "Не верю я! Растает остров! Матросы утонут. Киты и акулы их слопают". Друг ёрзает на стуле, ему невтерпёж. Он должен рассказать о растаявшем острове библиотекаршам, воспитательнице, всей группе. Женька растопыривает пальцы в луче фильмоскопа и как бы цапает остров и матросов. "Растает!" - твердит он.
- Шеня-а! - страшно шипит воспитательница. Она вредная, зато иногда справедливая.
"Нет, остров не растает, он снизу не карамельный, - уговариваю я себя. - А киты людей не едят". Я забываю про диафильм, я мучаюсь: надо что-то ответить Женьке. На экране мелькают поцарапанные буквы: "Конец", надорванная плёнка с хрустом мнётся под резиновыми валиками. Досадно: я просмотрел, что стало с матросами.
На улице, возле библиотеки, Женька, опираясь на Колькины и мои плечи, подпрыгивает в строю. Он как бы старается стать выше. Он кричит:
- Остров растает! Так не бывает! Эх вы, малышня ясельная!
Саша Союзников, Колька Фомичёв, Танька Куклицкая - и все, все! - удивлённо, пучеглазо переглядываются. И подхватывают, как песню:
- Растает! Растает! Не бывает!
Воспитательница улыбается. Она повязывает шарф Таньке и не кричит на Женьку с Колькой, которые машут руками, пуляют варежками на резинках и нарушают строй. Значит, Зоя Аркадьевна заодно с ними. Никакая она не художница! Она как все. Думает, что остров ненастоящий.
А я - против всех.
Остров карамели не растает.
Он особенный: из тех, что не тают.
Из вечной карамели. Из специальной карамели.
"Специальный" - волшебное слово моего папы. Его работа называется "инженер-конструктор", и когда мне что-то непонятно, папа говорит заветное слово.
- И книги все - понарошку! - Женька шагает в строю и говорит глухо и громко, приставив ладоши ко рту, как бы в рупор. - Не по правде!
Я разглядываю кромки чёрного льда над лужами. В лужах уже нет солнца. Дует холодный ветер, небо походит на клейстер.
- Книги - это чешуя! - гудит Женька. - Чешуя, вот что!
Все в нашей группе говорят: чешуя. Непонятно, кто первый придумал. Какое гадкое, обидное слово! Почему книги - чешуя? И почему у меня нет слова, чтобы отменить чешую?
В группе Женька качается на деревянном коне. Есть свободный конь, но я перекладываю на ковре кубики. Я думаю. На кубики капают слёзы.
Тётеньки приглашали всех записаться в библиотеку. Но Танька - рыжие огоньки, и Саша - сжёванный воротник, слушали Женьку, а не тётенек.
Значит, никто не придёт.
А я приду.
Вечером в библиотеке горят люстры, на близкой полке отсвечивает глянцем книга. Я с папой. Я держусь за его руку.
За светлым столом я узнаю Людмилу Фёдоровну, тётеньку, что читала титры. Тем же таинственным голосом она говорит мне: "Ага". Она говорит не так, словно я попался в ловушку, а так, будто между нами появилась тайна. Тётенька и я - больше никто не знает.
Папа уходит на крыльцо покурить. Я тороплюсь. Я расспрашиваю Людмилу Фёдоровну про остров карамели. Специальной карамели!
- Скажи, ты веришь в сладкий остров? - Людмила Фёдоровна наклоняется ко мне через стол. Её глаза сиреневые, и пахнет от неё сиренью, а на улице снег и лёд.
- Да! - Я не говорю, я выдыхаю.
- Тогда ты там побывал. Во что веришь - то правда.
Я чувствую вкус ребристой карамели во рту.
И вдыхаю сладкий, сладкий запах книг.
Я подружусь с Людмилой Фёдоровной. Жаль, что она взрослая. Я бы подарил ей коллекцию фантов - я умею делать ровные треугольные фанты из конфетных обёрток, - и научил бы лепить вооружённых проволокой солдатиков из пластилина: это поинтереснее девчоночьих кукол. Ещё у меня есть старинная монета, я вырыл её совком из земли. Наверное, в нашем дворе на Тульской зарыт сундук с монетами. Или с карамелью. Да, жаль, что Людмила Фёдоровна взрослая! Но я догоню её, вырасту, и мы крепко подружимся.
Я стану как она.
Я прочитаю все книги.
И мне дадут стол с формулярами.
3-6 апреля 2005