А потом Мари поняла, что ошиблась. Это она услышала шаги волчьих лап или лап каких-то других хищников, которые живут на пустошах. Она слышала, как они подкрадывались к ней, а потом отскакивали назад, плавя снег своими покрытыми шестью животами и вожделея ухватить кусок ее тела. Теннент представила, как они истекают слюной, с нетерпением ожидая возможности впиться в ее остывающий труп и в то же время пугаясь человеческого запаха. Легкое пощипывание на щеках и веках сказало ей о том, что хищники подошли достаточно близко, чтобы она почувствовала на лице их горячее дыхание. Мари знала, что если откроет глаза, то увидит перед собой челюсти, полные белых клыков, с которых капает слюна. Но открыть глаза она уже не могла – ее влажные от слез веки смерзлись от холода. Она все еще продолжала видеть картинки, но от мороза те лишились всяких красок, и теперь в ее сознании остались только бледно-серые и темные обрывки воспоминаний, покидающих ее мозг. Умирающая больше не слышала звуков, не чувствовала запахов, не ощущала вкуса и даже не могла нащупать то всеобъемлющее ощущение, которое несколько мгновений назад охватило всю ее сущность, а теперь медленно вытекало у нее меж пальцев. Что это было: страх, горе, гнев, стыд? Или то самое непонятное, но непреодолимое желание, которое преследовало ее всю жизнь?
Мари уже не помнила, как оказалась в снегу с разламывающейся от боли головой и полным крови ртом. Она только знала, что по какой-то причине обязана встать и пойти домой. И понимала, что эта причина как-то связана с «Милым Дядюшкой Виктором». Но ледяные пальцы холода выкручивали ее сознание, так что эта причина тоже должна была скоро исчезнуть.
Теннент даже не почувствовала, как сработал ее мочевой пузырь и в снег вылилась струйка теплой жидкости, которая проделала в нем канавку. Вскоре все физические ощущения полностью прекратились. Кожа Мари замерзла, а кровь загустела, и она перестала слышать даже выдуманные звуки. Шаги затихли, и голоса замолчали, просто потому, что их уже никто не мог слышать. Биение сердца замедлилось, и в конце концов оно перестало сокращаться, разгоняя кровь по телу.
Мари Теннент превратилась в песчинку, плывущую по вкрадчивым остаткам воспоминаний. Но и эти остатки уже воронкой вытекали из дырки в ее мозгу и исчезали навечно.
Уже пятый раз Бен Купер смотрел на перекресток Холлоугейт и Хай-стрит. Цвет светофора поменялся на зеленый, но машины на перекрестке так и не сдвинулись с места.
– Где же эта машина? – произнес констебль, нащупывая в кармане рацию и размышляя, стоит ли портить настроение дежурному на Уэст-стрит очередной жалобой на чью-то замедленную реакцию. – Она уже должна быть здесь.
Эдди Кемп был одет в высокие черные непромокаемые ботинки, на которые были завернуты края толстых шерстяных носков, а его пальто было таким длинным, что успело войти в моду раза два-три с того момента, как он купил его на распродаже армейских запасов где-то году в 1975-м. Купер видел, что Кемпу тепло и удобно, и был уверен, что ноги у него наверняка не промокли.
– Можно было бы и такси остановить, – предложил Эдвард. – Или поехать на автобусе. Денег-то хватит?
– Заткнись, – велел полицейский.
По Хай-стрит транспорт еще как-то двигался. Машины осторожно пробирались под крупными снежинками, кружащимися в свете их фар. Какая-то старушка в ботинках, отороченных мехом, пыталась отыскать в снегу дорогу по водосточному желобу. Она напомнила Куперу его мать. Бен дал себе обещание переговорить с ней вечером и убедить ее в серьезности своих намерений переехать с семейной фермы. После смены он обязательно заглянет к ней.
– Я не собираюсь пешком взбираться в этот подъем, – заметил Кемп. – При такой погоде это небезопасно. А вдруг я поскользнусь и получу травму? Тогда я подам на тебя в суд и вытрясу из полиции тысячи фунтов.
Куперу очень хотелось отодвинуться подальше от вони, исходившей от арестованного, но он боялся ослабить хватку и потерять свою позицию «на восемь часов»[7] у его левого локтя.
– Заткнись, – повторил он. – Мы ждем транспорт.
Детектив ощущал на себе взгляды выходивших из кафе посетителей и слышал звяканье колокольчика над входной дверью. Наверняка они останавливались на мгновение, чтобы посмотреть на двух мужчин, стоявших на краю тротуара. Купер переступил с ноги на ногу, стараясь не ослаблять захвата. При этом он почувствовал, как в его левом ботинке захлюпала вода.
– А может, машина сломалась? – предположил Кемп. – Может быть, она не заводится? В такое холодное утро с дешевыми аккумуляторами происходит черт знает что.
7
При этой позиции полицейский находится слева и чуть сзади от арестованного. Считается наиболее безопасной при конвоировании.