— Как дела? — спросил он меня, взяв за руку. Его прикосновение было мне приятно. И почему-то захотелось плакать. Ведь он — единственный в этом мире, кто знает, как я сюда попала. И возможно, знает, как мне отсюда выбраться.
— Нормально, — ответила я.
Мы разговаривали уже на языке этого мира. Все-таки некоторые слова я успела выучить за несколько дней.
— Учишь язык? — недвусмысленно показал он жестами.
— Как видишь, — усмехнулась я. — Это вот кровать, это лампа, вон окно, вон Рокката и ее дети.
— Молодец, — явно одобрил он.
— Возьмешь свой кинжал? — я показала на оружие, с которым никогда не расставалась.
— Нет, оставь себе, — он показал, что у него есть другой. — Ну что ж, я пойду, — он встал, направляясь к двери.
— Ты придешь еще? — этот вопрос я задала на своем языке и меня не поняли. Хольгерд только улыбнулся, показал, чтобы я учила язык, попрощался и вышел.
С этого дня апатия меня покинула. Не знаю уж, по какой причине: то ли красавчик Хольгерд на меня так подействовал, то ли я, наконец, нашла мотивацию к жизни. Действительно, сначала надо выучить язык. И дальше уже решать, что делать и искать выходы.
Несмотря на то, что я еще несколько дней провела в постели (слабость была невероятная, то ли от температуры, то ли от нового вида питания), я изо всех сил старалась запоминать новые слова. Моя замечательная память не подводила: словарный запас с каждым днем увеличивался в геометрической прогрессии. Я заставляла младших детей Роккаты повторять мне слова, но мальчишкам это было неинтересно. Разве что старшая дочка, шестнадцатилетняя Льяна, терпеливо называла мне все предметы и действия. Скоро я начала вставать с постели и проговаривать простые предложения: я встаю, ты встаешь, мы ходим, она готовит еду, мальчики бегают. И так далее. Учитывая, что это единственное доступное мне тут занятие, прогресс впечатлял.
В один из дней я встала с постели и надела приготовленное мне платье, простое серое крестьянское, со шнуровкой впереди. Сзади, судя по всему, прорезали специальную дыру для крыльев, которые сейчас висели бесполезным грузом. Я почувствовала, что мне надо срочно выйти на воздух.
Я шла по залитому солнцем переулку и смотрела в голубое небо. Вокруг меня немедленно начала собираться толпа детишек, они молча и с интересом меня разглядывали. Быть обезьянкой из зоопарка мне не хотелось, и я вернулась в дом Роккаты.
— Чем тут занимаются вампиры? Что мне делать? — спросила я женщину, которая крутилась на кухне. Та с удивлением и неприязнью посмотрела на меня. Она уже меня понимала: на простом бытовом уровне я объяснялась сносно. Правда, иногда я еще вставляла слова из своего языка, но пониманию общего смысла это не мешало.
— Откуда ты взялась такая, что ничего не знаешь? — буркнула в ответ женщина.
— Я ничего не помню, — я решила придерживаться этой легенды.
— Ну, так вспоминай и не отвлекай честных людей от работы.
Я вздохнула: меня тут не жалуют. Пару дней я праздно шаталась по деревне, удивляясь, зачем меня вообще кормят и почему не прогоняют. Позволила бы я кому-нибудь просто так пить свою кровь? Да ни за что! Впрочем, дочка Роккаты Льяна, которую окончательно приставили ко мне для обучения языку, приоткрыла мне глаза на здешние порядки, когда я еще немного подучила язык.
Оказывается, местные вампиры являются владельцами почти всех земель королевства. А люди для них — работники и источник пищи. Поэтому к ним относятся хоть и с презрением, но заботятся. Фактически люди являются собственностью вампиров. Такое вот крепостное право. Правда, местный хозяин недавно погиб, и жители деревни ждали прибытия наследников. Ну, или новых наместников, если с наследниками будут проблемы.
Ожидание затянулось: на юге страны Гальтернау в магическом мире Эртолия, куда я попала, шла война с неким полукровкой Грайцем. И вампирам было пока не до далеких провинций. Тем не менее, я была вампиром, а эта раса тут считалась высшей. Поэтому меня воспринимали хоть и не радушно, но терпимо. Трогать нельзя, кормить по необходимости. А общаться со мной лишний раз незачем.
Льяна была мэйдой, незамужней девушкой, в отличие от ее матери — мэйдис, как следовало ее называть в приличном обществе. Недели две мы с Льяной были практически неразлучны. Она учила меня языку, а я напрягала всю свою замечательную память, впитывая новые слова навсегда. Через две недели я уже могла довольно сносно объясняться на чужом наречии. Конечно, писать стихи и романы мне было еще рано, да и язык этих людей был простым, так что я часто использовала слова из родного языка, перемешивая их с местным. Да и язык жестов хорошо помогал. Меня уже всегда понимали, что невероятно радовало. Льяна также рассказывала мне об устройстве этого мира и животных, удивляясь, почему я не летаю. Я же не воспринимала себя вампиром и ввысь не стремилась. Но благодаря той же Льяне я узнала, чем еще вампиры отличаются от людей кроме крыльев.