– Ладно, поблагодари Геду. С «роковыми» женщинами я сам разберусь, – самонадеянно сказал он. – Спроси, что с бизнесом. Видит ли она что-то?
Старуха взглянула на карты, на Колю. Цыганки заговорили на своем языке.
– Бизнес ожидает успех, – резюмировала Сесиль их короткую беседу.
Хмель, затихший было в Колиной крови, активизировался, отвлек от гадания и погрузил в состояние эйфории по поводу предстоящего дела.
Совсем в другой части Нью-Йорка, ничего не ведая о жизни Коли и о его знаках, в модном темно-вишневом пиджаке, в юбке с золотым отливом, на высоких каблуках, медленно шла по краю тротуара Бродвея восточная женщина. Ее раскосые глаза из-под челки черных волос озабоченно рассматривали водителей проезжающих автомобилей. Она нервничала, но шага не прибавляла.
Женщину в темно-вишневом пиджаке звали Эльвира. Она дошла по Бродвею до сквера и двинулась вдоль него, продолжая рассматривать водителей. Остановилась у спуска в подземку, немного постояла, оглянулась последний раз на проезжую часть и ушла вниз, на станцию.
…Метровая фотография женской ладони с сомкнутыми пальцами украшала витрину скромного офиса на улочке нью-йоркского района Квинс. Надпись сообщала:
У открытой настежь двери по случаю жаркого летнего солнца сидела на выносном стульчике круглолицая, лет сорока, гадалка в очках с короткими вьющимися русыми волосами и курила. К тротуару, рядом с ней, втиснулась между автомобилями старенькая черная «Тойота».
– Отдыхаешь, Валь? – спросила Эльвира, покинув «Тойоту» и проходя мимо, в дверь офиса.
– Да. Сегодня не густо. – Русоволосая зевнула, бросила сигарету, забрала складной стульчик и ушла следом.
В центре комнаты, позади низкого столика, возвышалось кресло с наброшенной на него серой шкурой. На столике – стеклянная сфера, замысловатые подсвечники, карты и прочие причиндалы оккультных дел. Синим дымком исходила на столе бронзовая курильница, распространяя сладкий запах. В углу – спортивный мат, накрытый полотенцем.
Эльвира достала из кармашка пиджака пакет с белым порошком и протянула коллеге.
– Рассыпь по сиреневым пакетикам с травами. Распредели точно. Тару сожги, чтобы она не валялась тут нигде.
Валентина скрылась в узкий пенал кухни. Открыла настенный шкаф с множеством банок и пакетов с цветными наклейками. Принялась выгружать на стойку те, что с сиреневыми метками.
Эльвира прошла в смежную комнатку, сбросила парадную одежду и облачилась в тренировочный костюм, раскрашенный драконами. Она вернулась в приемную, остановилась, выгнулась телом над спортивным матом и ловко встала на голову, уперев ноги в стену.
– Как охота? – спросила Валя, вернувшись из кухни.
– Ноги устали, километра три, наверно, прошла. Когда надо, никого нет. Раньше по улице пройти не успевала, подруливают.
– Долго собиралась, дорогая моя. Но важно, что твердо решила.
– Твердо, Валь. Тут можно годы просидеть и никуда не вырваться. Работаем за аренду да за еду. Что я, хуже их?
Она скосила глаза на газетную страницу, вырванную и лежащую на мате. Страницу заполняли цветные фотографии девиц. Крупные буквы заголовка сообщали: «Нашествие русских жен на обитателей квартир на Парк-авеню Нью-Йорка!», «Бракоразводные процессы оборачиваются для красоток миллионными доходами!»
– Ты – лучше их, подруга, – сказала Валентина. – Тебе сам Бог велел в твой четвертак. Они все – блядюшки из провинции. Я внимательно читала. Американцы не разбираются. Это мне поздновато.
– Получится – вытащу тебя, не беспокойся! Рискованно, конечно, но другого пути не вижу.
Вдруг Валентина рассмеялась:
– Слушай, если завтра опять пойдешь, что делать с горе-пенсионером? Его жена приведет. Он у нее на поводке, как с девицей его застукала.
Эльвира помрачнела, опустилась на мат, села на скрещенные ноги.
– Здесь у меня такое впервые, – сказала она и задумалась.
– Чего делать с ним? – повторила коллега.
– Смертник он.
– Как – смертник?! – всполошилась Валентина. Смешливое выражение исчезло с ее лица.
– Чего, чего, а смерть я чувствую на все сто. В молодости началось. С мужем такое случилось. Напился мой народный артист СССР где-то у себя в опере, привели его и положили на диван. Я подошла накрыть пледом, смотрю, он белый совсем. Испугалась и разбудила. Он изругал меня. Потом глянул из-под бровей. Я содрогнулась. В глазах блеска нет, темнота одна. По спине мурашки побежали. Да как побежали – согреться не могу. Лежу и не знаю, что со мной. Еле заснула. Он не проснулся утром, умер ночью. На похоронах я все забыла. Не до себя было. Да и чего я понимала, шестнадцатилетняя девчушка. Позже, когда я уже на сцене выступала, во время спектакля точно такой же взгляд у актера Латифа поймала. Опять холод по всему телу, играть не могу, чуть представление не сорвала. Директор вызвал объявить выговор, а ему звонок: умер Латиф. С тех пор такой взгляд врезался мне в память. Я к бабушке Гюльсары ходила. В театре у нас многие у нее гадали. Она мне объяснила. «Ты, – говорит, – смерть чувствуешь. Присмотрись к людям. Помощь можешь оказать многим».
– Ушла из театра?
– Там трудно стало. Коммерческие режиссеры понаехали. Роли своим женам раздали. Но я с промыслом оказалась. Деньги пошли побольше, чем у актрисы. Один из клана нанял меня. Испугалась, правда, здорово.
– А для чего нанял?
– Как только додумался до такого?! Выдал удостоверение от центральной газеты. «Пройди, – говорит, – по тем, кто наверху оказался. Бери интервью и определяй, кто готовится дуба дать». За каждого соответственно – сумма. Знаешь, что я тогда поняла? Смерть человека метит не только когда он болен или стар. Я работодателю одного эмвэдэшника выглядела. Он мне не поверил: «Молодой слишком, – говорит, – чтобы помирать. Можешь ошибиться, конечно. Не страшно, продолжай!» Через день звонит. Прикончил начальничка кто-то.
Обе какое-то время молча смотрели на дымок из курильницы, который пошел колечками.
– Пенсионеру не мешай, – сказала Эльвира. – Приворот для проформы изобрази. А так – выдай травки с гашишем. Проверь, чтобы слабый, ливанский, был, зеленый. Пусть порадуется последние дни на Земле. Жена у него – стерва, чувствуется.
– Эльвир, раз ты сама рассказала про мужа… Для меня многоженство – загадка. Как вы друг с другом разбирались? Любила ты своего «народного»?
– Кого я в четырнадцать лет могла любить! Отдали, и пошла. Он тетку черной «Волгой» покорил. «Солидный человек, – говорила мне, – к тебе сватается. Счастливая ты!» Главные коммунисты по нескольку жен неофициально имели.
– Для мусульман, наверно, привычно.
– Они – мусульмане, когда девочек из аулов за путевку в санаторий выкупать, а как водку жрать, все – коммунисты-ленинцы. Это я сейчас понимаю. Если бы он мне сегодня вторую жену привел, обоих бы отравила. – Она резко ожесточилась от собственных воспоминаний.
При полном женском параде Эльвира стояла на центральном бульваре района, глаз ее остановился на водителе открытого «Ровера». Не первой свежести мужчина в темном костюме медленно тянул автомобиль вдоль тротуара и смотрел на нее. Она отвернулась и занялась рассматриванием прохожих. Машина остановилась рядом.
– Леди! Я извиняюсь… – услышала она голос и обернулась.
Сидящий за рулем размахивал каким-то «Приглашением», оттиснутым на золотом фоне.
– Что ты хочешь? – весьма недружелюбно спросила Эльвира.
– Мисс, можете мне помочь?
– Это чем же? – Она подозрительно посмотрела на водителя машины.
Он представился:
– Барри Скотт. Менеджер компании «Фреш фиш», – и протянул «Приглашение».
Эльвира прочитала. Открытка сообщала о банкете, который проводила рыботорговая фирма.
– И что?
– Дело несложное, но деликатное. Глядя на вас, я понял, что лучшую кандидатуру мне не найти.