Мой сын внезапно появился на коленях у Салью. Он широко улыбался, демонстрируя два нижних зуба, которые прорезались у него незадолго до болезни. Пухлые ножки и ручки, нормальный животик, круглые счастливые глазки — Абдул выглядел здоровым.
— Все наладится, — пообещал Салью и встал, взяв ребенка на руки. — Не вини себя в смерти сына.
Больше я Салью не видела. Его слова должны были меня утешить, но я лишь еще больше ненавидела Салью за то, что он со мной сотворил, и скучала по Абдулу.
Тем не менее утро после того сна принесло мне давно забытую душевную легкость. Проснулась я рано, умылась, надела чистую футболку и юбку с запахом, почистила зубы жевательной палочкой и отправилась к башенным часам вместе с Адамсей. Она пыталась меня разговорить, но я почти не отвечала. Когда бизнесмен бросил ей в пакет несколько леоне, Адамсей тотчас побежала на рынок и купила манго. Сестра протянула фрукт мне, но я покачала головой:
— Сама съешь. — Мне казалось, что я не заслуживаю ее доброты.
Я бродила по улицам, чуть ли не волоча пакет по земле. В тот день я денег не заработала, но на следующий день подняла пакет чуть выше. Постепенно я снова начала разговаривать с Адамсей.
— Меня выбрали для одной программы, — по секрету сообщила она мне как-то вечером, когда мы шли домой. — Возможно, я поеду в Германию.
Я порадовалась за сестру, как радовалась за всех детей, участвующих в программах зарубежных некоммерческих организаций. Лагерный чиновник был прав, когда говорил, что Запад все больше интересуется Сьерра-Леоне.
— Но это не программа усыновления, — со вздохом продолжала Адамсей. — В Германию я поеду лишь на время, чтобы поучиться в школе.
— А где эта Германия? — спросила я.
— В Европе, — ответила Адамсей, показывая на север, будто страна под названием Германия расположилась за фритаунскими горами. — Говорят, там много зелени.
— Ох! — Я опустила глаза, внезапно осознав, что ее отъезд будет значить для меня.
— Не беспокойся, — попросила Адамсей и обняла меня своими крупными руками. Когда сестра уже хотела отстраниться, я неожиданно для себя прижалась к ней и долго стояла, уткнувшись в мягкое плечо Адамсей. Она пахла травой, чем напомнила мне Магборо. Захотелось вернуться туда, вернуться в те времена, когда мы с сестрой и моей подружкой Мариату ходили на ходулях, играли вместе и лепили куличики из песка, уговаривая Мари их попробовать.
В следующую субботу меня навестила моя тезка Мариату, которая жила в лагере. Моя ровесница, она была похожа на меня внешне и тоже лишилась рук: мятежники изувечили ее при атаке на Фритаун.
По выходным мы не ходили попрошайничать, потому что деловые люди в такие дни не работали, и вместо них оживленные улицы Фритауна наводняла бедная деревенщина, бегущая от войны. Беженцы сами просили у нас деньги, так что выбираться в город смысла не было. По выходным мы болтались в лагере, стирали свои немногочисленные вещи, мололи кассаву и слушали рассказы о войне.
Свою тезку я знала очень неплохо, потому что она частенько ходила побираться со мной и с Адамсей. Сейчас я доедала завтрак, а Мариату сидела рядом.
— Виктор считает, что театральная труппа помогла бы тебе развеяться, — заметила она.
Мариату звала меня туда еще до того, как я родила Абдула, и даже брала на репетицию, когда я была на восьмом месяце беременности.
В труппе было человек двадцать пять, все пострадавшие на войне ампутанты: один безногий, остальные безрукие. Каждые выходные участники собирались в центре лагеря. В основном в кружок входили мои ровесники, но были и взрослые. Когда я впервые попала на репетицию, ребята ставили пьесу о войне. Мариату играла себя, девочку из поселения на северо-востоке Сьерра-Леоне, которая вместе с матерью пришла во Фритаун, спасаясь от мятежников. Два парня изображали малолетних бойцов, которые ее изувечили. Их слова были до боли знакомыми.
— Иди к президенту! — сказал один парень.
— Попроси у него новые руки, — добавил другой.
После репетиции Мариату представила меня Виктору, который руководил театральным кружком.
О наших мытарствах он знал не понаслышке. Самого Виктора мятежники не изувечили, но разгромили его деревню, убив немало его родных и близких.
Сценарий разбудил слишком много неприятных воспоминаний, поэтому я вежливо сказала Мариату и Виктору, что не хочу играть на сцене.
— Мне же придется ухаживать за ребенком, — пояснила я. — Спасибо, что пригласили. Может, как-нибудь в другой раз.
И вот теперь «другой раз» настал, и Мариату не принимала никакие отговорки.