Мне вспомнилась обитательница лагеря, которая, по словам Виктора, страдала от СПИДа. Ее некогда крепкое тело наполовину истаяло, глаза запали, лицо и руки покрылись язвами. Поначалу она еще прогуливалась по лагерю с палочкой, а теперь обычно лежала у палатки на соломенной циновке, накрывшись тонким одеялом, и стонала. Я проходила мимо бедняжки по пути с репетиций.
Закрыв глаза, я молилась, совсем как в ту ночь, когда на Манарму напали мятежники. «О Аллах, знаю, я была плохой матерью. Знаю, я не заслужила милого малыша Абдула, поэтому ты забрал его у меня. Но прошу, пусть у меня не будет вируса, пожалуйста! Не хочу медленно умирать, как та женщина у нас в лагере. Ты ведь неспроста не дал мне погибнуть в Манарме. Обещаю, если убережешь меня от вируса, то отныне и до конца дней своих я буду добра ко всем и постараюсь думать только о хорошем».
Следующие несколько недель я провела как на иголках в ожидании результатов теста. Я старалась проявлять доброту, как и обещала Аллаху. Когда со мной заговаривали Адамсей, Фатмата, Абибату или Мари, я прилагала максимум усилий, чтобы слушать внимательно. Я помогала женщинам готовить ужин — приносила рис с рынка, мешала листья кас-савы, даже пыталась молоть рис и кассаву, хотя культи то и дело соскальзывали, когда пестик опускался в сосуд из выдолбленной тыквы.
За ужином я уступала свое место на камне Адамсей или другим родичам, а сама по-турецки садилась на землю. Мы все ели из одной большой тарелки, но теперь я дожидалась, когда поужинают все остальные, и только тогда начинала орудовать большой серебряной ложкой, прикрепленной к культе липучкой.
— Мариату, что с тобой? — однажды вечером спросил Мохамед.
— Ты же обычно первая на еду набрасываешься! — добавил Ибрагим со своей обычной кривой улыбкой.
— Ах, Мариату, ты наверняка чего-то от нас хочешь, — гнул свое Мохамед. — Наверное, чтобы мы свели тебя с Сори!
Мохамед и Ибрагим подружились с Сори несколько месяцев назад, вскоре после того, как тот перебрался в лагерь. Высокий и стройный, своей широкой улыбкой он очень напоминал Мохамеда.
— Нет, — спокойно ответила я, — ни с какими мальчиками я сходиться больше не желаю. С меня хватит. Просто вы все очень помогали мне с Абдулом, а теперь мне хочется отплатить вам.
Мохамед с Ибрагимом встали, помогли друг другу обмыть обрубки рук из пластмассового чайника, а потом вдруг набросились на меня, повалив на землю. Мохамед ерошил мне волосы, Ибрагим щекотал живот.
«Как же я люблю этих мальчишек!» — подумала я, когда братья наконец отпустили меня и помогли сесть. Вскоре оба они уже побежали по проходу между палатками, в шутку колотя друг друга по животу и плечам: ребята собирались погонять мяч на пустыре неподалеку от лагеря.
Когда мальчики скрылись из виду, я легла на спину и уставилась на крупные пушистые облака. «Когда придет смерть, пусть она будет быстрой и безболезненной», — подумала я.
— Салью, если ты слышишь меня, — сказала я вслух, — если приглядываешь за мной, как обещал, знай: я собираюсь прожить долгую жизнь. Долгую и очень хорошую, в которой я стану творить добро и помогать людям.
Чтобы узнать результаты анализов, мне пришлось выстоять в длинной очереди. Часа через два я наконец вошла в медпункт и села на кушетку. Медсестра приблизилась ко мне, проглядывая бланк, прикрепленный к доске-планшету.
— Мариату, результат анализов отрицательный, — объявила она с улыбкой. — ВИЧ у тебя не обнаружен.
«Может, в моей жизни наконец начинается светлая полоса?» — думала я, возвращаясь к себе в палатку.
Теперь каждые выходные я ходила в центр лагеря на репетиции. Помимо короткой пьесы про ВИЧ/СПИД, мы готовили новую постановку о прощении и примирении. Там воссоздавалась военная сцена, где одни участники труппы играли малолетних бойцов, а другие — жертв атаки. Как и в той пьесе, которую я видела в самый первый раз, актеры-мяг тежники «отрезали» руки жертвам, а потом сжигали деревню. Однако финал нового спектакля был другим.
В какой-то момент командир повстанцев подзывал малолетних бойцов к себе.
— Вы должны сражаться! — орал он. — Вы должны убивать! Вот, возьмите. Это сделает вас сильнее. — И он дал им наркотики. Когда один из мальчишек отказался, командир его избил.
В предпоследней сцене юные мятежники собирались вместе и плакали. Они признавались друг другу в своих преступлениях и говорили, что мечтают вернуться в родные деревни, к прежней жизни. О том же самом мечтало большинство обитателей «Абердина».