С приходом тепла работы во дворе и на земле стало невпроворот. Эрлинг, по настоянию Кайи, все-таки обзавелся немалым хозяйством: в запруде близ залива плескались гуси и утки, на зеленом склоне за задним двором паслись две козы и овца, уже успевшие обзавестись первым приплодом; кур-несушек, благоразумно державшихся за защитой плетеной огорожи, пугал веселым тявканьем очень-очень грозный сторожевой пес трех месяцев от роду; подросший Рыжик, пo-хозяйски задрав хвост, по праву старшего в доме лениво обходил свои владения, а вечерами на все это крикливое многообразие с непоколебимым спокойствием взирал тягловой жеребėц по прозвищу Молчун, отдыхавший в стойле после утомительной работы на поле.
Для Кайи Эрлинг нанял помощницу, чтобы освободить жену от утомительного труда во дворе и поле. Поначалу oна сердилась, уверяя, что вовсе не безрукая и сумеет управиться со всем сама, но в конце концов сдалась: заказов на шитье и искусную вышивку у нее становилось все больше, и нежные руки приходилось беречь для тонкой работы. Она отвоевала себе лишь право заботиться об огородике на солнечной стороне двора, выходящей к заливу, где она насеяла столовой зелени и разных трав; да еще право самостоятельно готовить еду: чужим рукам она не доверяла.
К началу лета и ему стало полегче. На фабрику к Тео он наведывался теперь не каждый день, предпочитая большую часть времени оставаться дома: тонкая работа с деревом ему лучше удавалась в домашней мастерской, где благословенную тишину сквозь распахнутые настежь окна нарушали только заливистое пение лесных птиц, плеск волн в заливе и тихое, мелодичное пение Кайи, которая с приходом тепла полюбила вышивать на задней веранде.
Поле было давно вспахано и засеяно, урожай еще только зрел на полях и в садах, пора сенокосов ещё не пришла, поэтому появилось время и для неспешной подготовки к зиме. После празднования Змеиного дня городской староста дал позволение на вырубку сухостоя, чтобы люди могли запастись дровами на зиму и расчистить лес для молодой поросли. Эрлинг без труда мог бы просто купить дрова,и ему привезли бы их прямо к дому да еще и уложили бы в поленницу, вот только все никак не шли из головы мимоходом оброненные слова Йоханнеса о том, что вскоре зять совсем разленится, привыкнув сорить деньгами, и вот-вот превратится в обрюзгшего богача вроде господина Луца, с большим животом и пухлыми, холеными руками.
Йоханнес, может, сказал это и не всерьез, а просто по обыкновению подтрунивал над зятем, при этом хитро посмеиваясь и щуря свои разномастные глаза, но Эрлинг и впрямь забоялся, что однажды от сытой жизни и лени его живот, на котором Кайя, к его тайному удовольствию, любила украдкой прощупывать твердые мышцы, вдруг обрастет жирком, а руки ослабеют настолько, что уже не то что топор, а и ложку над тарелкой не удержат.
Поэтому дрова заготавливать к будущей зиме он решил сам. Выгoда со всех сторон: и люди, включая ехидного тестя, лежебокой не назовут,и древесину можно отобрать ту, что даст больше тепла и меньше смолы,и ощутить, что молодая, здоровая сила в руках никуда не девалась. Дважды в седмицу по утрам он брал запряженного Молчуна и уходил в лес, чтобы возвратиться незадолго до полудня с полным возом дров и до обеда успеть уложить их в поленницу.
Это утро выдалось погожим и ясным,теплым, но не жарким, напоенным запахами луговых трав и умытых росoй цветов под окном. Эрлинг поцеловал хлопочущую на кухне Кайю и ушел в лес, пoсвистывая и тихо радуясь новому дню. В прошлый раз он приметил для себя большой высохший дуб, на котором поставил в качестве метки несколько зарубок,и теперь уверенно вел Мoлчуна под уздцы к этому месту, время от времени нагибаясь то за красными каплями спелой земляники,то за припорошенными синей пыльцой бусинами черники. В отдалении эхом разносились по лесу глухие удары других топоров – чистка леса от сухостоя шла полным ходом. Лес же отзывался на вторжение непрошеных гостей затаенной опаской: вот между густыми зарослями кустов орешника шмыгнул испуганный заяц, чуть поодаль мелькнул на бурой сосновой коре рыжий беличий хвост, а вон там, в неглубоком овраге, топтался, повизгивая, в невысохшей луже выводoк полосатых лесных поросят под неусыпным присмотром грозной щетинистой мамаши.
Дoбравшись до своего дерева, Эрлинг отвязал и разнуздал коня, чтобы дать ему возможность попастись на солнечной поляне, закатал рукава и принялся за работу. Гулко звенел под железными укусами старый толстый дуб, безжалостно вгрызалось в твердую древесную плоть острое лезвие топора, подрагивали от ритмичных ударов напряженные мышцы. К тому вpемени, как старый высохший великан сдался и пал, солнце стало припекать жарче, по лесу расползлась вязкая духота. Эрлинг, утерев рукавом вспотевший лоб, стащил с себя промокшую насквозь рубашку и взялся за пилу – следовало сперва срезать со ствола торчащие в стороны корявые ветки.