– Что за радость? Выкладывай давай.
– Дитя у нас появилось, Эрл! – выпалил Тео и залпом выпил из своей кружки. – Девочка!
Эрлинг изумленно вскинул брови.
– Дитя? Но откуда? Я что-то не замечал, чтобы Тесса ходила в тягости.
По лицу Тео пробежала тень, но лишь на мгновенье.
– Не родное это дитя, а все же Создателем данное. Вчера вечером все случилось, Эрл. Как чувствовал, помнишь? Все хотел пораньше домой с фабрики уйти, как будто тянуло меня что. Прихожу – а у порога корзинка стоит, уже порядком заснеженная, а там дитя, молчит уже, даже не плачет. Помнишь, какая вьюга-то вчера разгулялась, а? Приди я хоть на две свечи позже, замерзла бы кроха насмерть. Тесса ведь вчера после обеда из пекарни вернулась, а потом до моего прихода во двор и ңоса не казала.
– Чье же это дитя? - не понял Эрлинг.
– То лишь Создателю ведомо. Я сразу к старосте пошел, а он уж парнишку своего послал за лекарем. Лекарь сказал – малышке, должно быть, месяцев пять, но не больше шести. Думали-гадали все вместе, не смогли припомнить, какая из горожанок до середины лета в тягости ходила. Имелись такие, конечно, но их дети все с ними – староста Хорн сегодня самолично всех обошел да проверил. Да и кто бы мог ребенка до самой зимы скрывать от людских глаз?
– А следы не проверяли? Ведь кто-то же ту корзинку принес!
– Да какие следы, - махнул рукой Тео и залпом заглотил еще одну кружку вина. - Вьюга-то все сразу замела. Думаю, неспроста такой снежный день горе-мамаша выбрала. Ни следов, ни записки, даже имени не поведала.
И ведь знала, под чьим порогом дитя оставить, подумалось Эрлингу. Но вслух он этого не сказал.
– И что теперь? – осторожно спросил он вместе этого.
– Как что? - вскинул брови Тео. - Растить теперь ее будем, как свою. Родных-то детей Создатель нам так и не дал. Выходит, что теперь Эвочку нам воспитывать придется. Староста сказал, что и документы нам все положенные справит до конца месяца, если настоящая мать не вернется и назад дитя не потребует.
– Вы уж и имя ей успели дать, - с сомнением качнул головой Эрлинг.
– Тесса сразу и нарекла, - смущенно улыбнулся Тео. - Она теперь малышку с рук не cпускает. А я… знал бы ты, Эрл, как я счастлив!
– Вижу, – не без зависти признал Эрлинг и украдкой покосился на Кайю.
Та, бледная и напряженная, сидела на краю лавки и, не замечая того, кусала губы и ломала пальцы – верный признак, что волновалась. Он нахмурился, не сумев разгадать причины ее дурного настроения, но, как на беду, она поймала его взгляд, поняла его, разумеется, по-своему и тут же вскочила.
– Что ж, вам, должно быть, есть о чем поговорить. Не буду вам мешать. Доброй ночи, Тео. И тебе тоже, Эрлинг.
– Доброй ночи, Кайя, - растерянно отозвался он и проводил ее взглядом.
– У вас-то как? - не преминул полюбопытствовать Тео, моргнув вслед Кайе помутневшим от хмеля глазом. – Успел уже засеять свое поле?
– Рано еще, - мрачно огрызнулся Эрлинг и потянулся к своей кружке. - Для себя пока пожить хотим.
– И то верно, – легко согласился Тео и снова разлил наливку по кружкам. - Эрл, ты себе не представляешь, какая Эвочка крохотная! Она вся помещается у меня на руке oт ладони до локтя!
Эрлинг смотрел на сияющего неприкрытым счастьем друга, демонстрирующего крепкое, жилистое предплечье, и старался улыбаться, но улыбка давалась ему с огромным трудом. Захлестнувшая его зависть разъедала душу похуже крысиной отравы. Тесса любит Тео всей душой, и это очевидно. Она всегда любила его, настолько, что даже Создатель раcчувствовался и подарил им дитя, пусть и ңе pодное.
Вот что отличало ее от Кайи. Вот что не давало Эрлингу воспользоваться своим правом мужа, даже хотя бы ради детей. Кайя вела себя с ним предельно вежливо, старалась улыбаться и во всем угождать, предвосхищала все его желания, но все заканчивалось ровно в тот момент, когда она, сҗимаясь от страха, ложилась к нему в постель – и ни разу за всю последнюю седмицу даже пальцем к нему не прикоснулась.
Не считая, конечно, синяков на спине.
Сможет ли она вообще когда-нибудь полюбить его? Сможет ли Эрлинг однажды увидеть Кайю в тягости, сможет ли взять на руки и прижать к сердцу своего ребенка?
Третья кружка принесенной другом сливовицы слегка размыла в голове тяжелые мысли, став как будто противоядием от зависти. А когда бутыль кончилась, Эрлинг сходил в погреб за своей,и застолье продолжилось до глубокой ночи. Когда опустела вторая бутыль, он ещё смутно помнил, как заплетающимся языком уговаривал Тео остаться на ночь,и как тот отнекивался, уверяя, что должен быть вместе с семьей. Помнил и то, как, стоя у подножия лестницы, дoлго пялился на ступеньки, ведущие наверх, к обеим спальням.