И тело как натянутая струна. Музыкант играет на ней своими пальцами снизу, а сверху продолжая сдавливать шею. Музыкант играет, заставляет меня захлебываться и рыдать от силы накативших эмоций.
— Не надо, не надо. Я не хочу…
Струна вдруг натягивается до основания, как только он начинает тереть внизу сильнее, чаще, почти остервенело, а его губы прикусывают плоть на груди.
Но чего-то не хватает. Всего шага, чтобы достичь неизвестной границы и рухнуть вниз.
— Кончай, сейчас, — с рыком приказывает он мне в губы, и струна, получив команду, рвется со звоном.
Я вскрикиваю, сотрясаясь всем телом в неожиданном, постыдном экстазе. И если бы не рот, вновь накрывший мои губы, мой крик разнесся бы по всей больнице.
Я опадаю в его руках, как размякший лист бумаги. Он успокаивающе целует, языком долго водит по губам, увлажняя, и я, полуприкрыв веки, вижу, как он улыбается, а по его виску стекает капелька.
Во рту вдруг пересыхает, и я тянусь к единственному возможному источнику. Хочу напиться, вобрать в себя его силу. Неосознанно поднимаюсь на цыпочки и слизываю соленую каплю со лба.
Это не я. Я не такая, но замерший на мгновение Давид Маркович думает иначе. Вдруг закидывает голову назад и хохочет, счастливо, заставляя снова обостриться все чувства.
По телу проходит очередная судорога, и я, испугавшись себя, пытаюсь его обойти. Уйти. Убежать. Но тщетно.
Он тянет меня за колготки и, поднимая, сажает на подоконник, утыкаясь в живот головой и как будто облегченно выдыхая.
— Я давно искал такую, как ты. Даже сомневался, что найду. Кто же знал, что ты обитаешь в дыре.
Что? Меньше всего я ожидала услышать подобное. В голове все еще шумело от давно забытого ощущения.
Что это было? Почему тело до сих пор как расплавленный металл? И если бы не руки этого садиста, приведшего меня к первому оргазму за много-много лет, я бы уже свалилась мешком костей прямо к его ногам.
— Какую… Такую?
Он поднимает голову, сжимая руками мои бедра, и ухмыляется. Затем проводит губами от ключицы до шеи, щекоча кожу.
И шепчет на ухо, опаляя горячим дыханием, давая моим вроде бы успокоившимся чувствам новый виток развития:
— Мышку, получающую кайф от боли и унижения.
Глава 9
Удар под дых от его слов был такой силы, что я на мгновение задохнулась. Ледяная вода покажется кипятком, с тем как заледенела моя кровь.
«Ты похожа на жертву», — точно так же сказала Таня.
— Нет! Нет! Я не жертва! Мне не нужно унижение! — кричу и что есть сил начинаю отпихивать этого урода. Сквозь слезы гоню его вон, вспоминая давно забытые слова Леши.
«Ты же хочешь этого. Ты хочешь поиграть в жертву. Давай поиграем»
— Отпустите меня!
Хочу сорваться на бег, но тут же чувствую захват на руке.
Давид Маркович, несмотря на мое сопротивление, подтягивает меня ближе. Усилий почти не прилагает, в отличие от брыкающейся меня.
Прижимает к своему твердому телу и долго смотрит в глаза, стискивая руку пальцами все сильнее, и держа подбородок.
— Мне больно.
— Сегодня гуляй, — говорит он, на мои слова внимания не обращая.
В его голосе сталь и лед.
— Завтра остынешь, я заеду после смены и мы поговорим. Я объясню тебе, что в твоих желаниях нет ничего плохого.
— Я ни о чем. Ни о чем не собираюсь с вами разговаривать. Садист! — Замахиваюсь и бью снова, по другой щеке, вкладывая всю силу ненависти к Леше и к нему. Я не хочу играть. Я не хочу быть жертвой или даже ей притворяться. Пошли они все в задницу! Ублюдки! Бью снова.
Чувствую сильнейшую боль в руке, ожог ладони и вижу, алое пятно растекающееся по его щеке.
В его глазах злость. Еле сдерживаемая жажда ответить. По моей спине стекает пот.
— В следующий раз, — обманчиво спокойно и выделяя каждое слово, произносит он. — Я отвечу. Не смей бить меня без моего разрешения. Поняла?
— Без разрешения? — а с ним значит можно? Он разрешит?!
— Поняла, Солодова? Поняла, я спрашиваю?
— Да. Да. Да. Только, отпустите меня!
Он еще мгновение смотрит мне в глаза и раскрывает пальцы-капканы.
Я тут же прижимаю к себе руку, тру запястье вижу, как по коже распускаются цветами синяки.
И стою. Стою и не шевелюсь, смотрю на него снизу вверх.
Ну почему я стою, когда мне надо бежать, почему не могу оторвать взгляда от его лица, медленно снимавшего маску садиста.
Теперь он снова лишь слегка заинтересован.
И он мог бы этим обмануть, если бы в глазах не было четкого приказа. «Не двигаться. Ждать. Бояться.»