— Ребята, прекратите ерничать, — прервал их словопрения Глеб. — Мне сдается, у Беллы трудности, а вам бы только поржать… Нельзя ли полюбопытствовать, ты догоняешь или убегаешь?
— Убегаю, — вздохнула я.
Но если они ждали от меня дальнейших откровений, то им пришлось разочароваться. Я вовсе не собиралась взваливать на Глеба и его товарищей свою нелегкую ношу.
Что поделаешь, это сильнее меня. Сама я нарушила не одну статью российского Уголовного кодекса, но я знала, из-за чего рисковала, а эти молодые люди… Зачем подобный риск им?
У меня не было сомнений в том, что расскажи я откровенно о своих бедах, и они тут же возьмутся помогать. Женщина самой природой организована так, чтобы прежде всего думать о последствиях своих шагов, а мужчины чаще всего идут на поводу минутного порыва. Как сказал Жванецкий, одно неосторожное движение, и ты уже отец.
Казалось бы, именно теперь я должна хвататься за любую руку, которая вытащит меня из многочисленных бед, обрушившихся на мою голову. Это и раненый муж, оставленный мною вдалеке от дома, в больнице, брошенный под присмотр чужих людей. Это и бандиты, которые неслись за мной в погоню…
И все же во всем это было одно "но". Наш с Артемом частный интерес. Это ради него мы рисковали своими жизнями. И все наши неприятности были связаны с тем, что мы вознамерились иметь побольше денег. А раз мы хотели обогатиться, нам самим за то и расплачиваться!
Вот если бы мы выполняли какой-то гражданский долг, то призывать на помощь соотечественников нам бы сам бог велел. А так… Видел ли свет подобную дуру?
Как-то на третьем курсе сам же Глеб говорил мне:
— Решетняк, у тебя явно вывихнуты мозги. Так, как ты, рассуждали энтузиасты двадцатых годов. Или женщины-декабристки…
Знай он сейчас мои дела и мое нежелание доставлять ему неприятности, небось, опять покачал бы головой и сказал:
— Решетняк, за эти годы ты ничуть не поумнела!
И он был бы прав.
— Вы направляетесь домой? — спросила я у Глеба.
— Домой. Мы с Константином ездили на научно-практическую конференцию в Питер, а Виктор приурочил к нашей встрече свой отпуск и теперь едет с нами на юг.
— На конференцию — на своей машине? Так далеко?
— А что, не хуже, чем на поезде. Машину мы вели по очереди. Ночевать пришлось дважды, но у нас на примете были неплохие мотели.
— Так что вы — своего рода легковые дальнобойщики, — посмеялась я. — И попутчиц берете.
Чуть не брякнула: плечевых!
— Хоть ты на себя и не была похожа, а юношеская память, видимо, сработала… Ты так и живешь с Артемом?
— Так и живу.
— Серьезный мужик. Морская пехота. Не чета нам, гнилым интеллигентам… Помнится, твоя мама об этом очень сокрушалась.
— Она и сейчас сокрушается.
Друзья с Глебом в наш разговор не вмешались, но слушали с интересом.
— Что-то я тебя из виду потерял. Ты сейчас где работаешь?
— Там же, где и работала, в издательстве "Южные зори". Наверное, ты меня не очень искал.
— Работа, суета… Засасывает, — сконфузился Глеб.
Мы ехали, балагурили, вспоминали студенческие годы, но напряжение никак не хотело меня покидать. Мчавшаяся на большой скорости темно-вишневая "девятка" все стояла у меня перед глазами. Похоже, эти волки не собирались упускать то, что они считали своей добычей.
На очередном пункте ГИБДД мы пристроились к целой веренице машин.
— Опять кого-то ловят, что ли? — ни к кому не обращаясь, спросил Виктор; он с Глебом недавно поменялся местами под предлогом того, что я отвлекаю водителя посторонними разговорами, водитель все время на меня оборачивается, а он, Виктор Круглов, не написал ещё единственного романа своей жизни, потому решил ещё немного пожить. — Пойду, послоняюсь, может, узнаю, что к чему.
Он вернулся быстро, взбудораженный, и, едва открыв дверцу машины, принялся говорить.
— Что делается на свете, люди! У нас сериалы снимают: "Бандитский Петербург", то да се, а у вас делишки покруче завариваются! Я, грешным делом, думал, что кто-то опять из армии с оружием удрал, или зеки в побег ударились. А слуги закона какую-то женщину ищут…
Он сделал многозначительную паузу.
— А что эта бедняжка натворила? — весело поинтересовался Глеб.
— Машину угнала! — торжествующе объявил Виктор и многозначительно усмехнулся. — Мужика-шофера выкинула из машины под угрозой применения оружия и умчалась. Жигуль, говорят, новехонький! Экспортный вариант… Словом, приготовьте документы! Подозревают, что она переоделась мужчиной.
— Мужчиной? Чего только не придумают! Летом переодеваться мужчиной себе дороже! — я фальшиво засмеялась.
Интересно, кто заявил об угоне машины? Неужели Рафик? А что же Могильный? Дал его заявлению ход? Я, конечно, могу лишь домысливать, как все было. Скорее всего, в розыск машину подал сам Лев Гаврилович. Тогда он должен был знать, что я её угнала. А от кого?
Рафик мог при этом не светиться. Выдвинул в качестве истца своего подельника Уазика.
Опять не сходится. Ничего у нас в государстве не делается быстро. В том числе, вряд ли так споро дали бы ход заявлению частного лица. А у него — то есть, Уазика — попросту не было времени. Он мчался за мной в погоню вместе с другими.
В любом случае, показывать милиционерам свой паспорт я не могу. Иначе, для чего я так тщательно уничтожала всякую похожесть на его обладательницу?
А если бандиты догадались, что я — жена Артема? Тогда тем более паспорт показывать нельзя. Не может быть, чтобы среди слуг закона у банды Рафика не было своих людей…
Я неспеша взяла свой рюкзачок, надела очки.
— Будет лучше, ребята, если я от вас уйду.
— Ничего подобного! — запротестовал первым Константин, обнимая меня за плечи. — Если кто-то поинтересуется, знайте: это моя невеста, а паспорта мы как раз сегодня сдали в загс. Для оформления.
— А что, неплохо придумано, — согласно кивнул Виктор, продвигаясь в очереди вслед за другими машинами. — Хотя, скорее всего, никто не станет спрашивать документы у вас.
— Прямо детектив какой-то, — натянуто улыбнулась я. — Глеб, объясни своим друзьям, что твоя бывшая однокурсница Решетняк слишком прагматична для того, чтобы…
Я успела увидеть краем глаза, как к нашей машине приблизился молодой человек в форме лейтенанта дорожной милиции и, козыряя, попросил предъявить документы.
Но Константин не дал его рассмотреть. Сгреб меня в объятия и надолго приник к моим губам. Я почувствовала, как тронулась машина — не голова ли моя пошла кругом? — потом поехала быстрее, быстрее, и вскоре мы опять мчались по шоссе.
Константин с видимой неохотой отпустил меня.
— Глеб, когда следующий пост ГАИ? — спросил он как ни в чем не бывало.
— Теперь не скоро. Только под Мало-Степанцом, — ответил Глеб.
Глава двенадцатая
Легковая машина — это все-таки не большегрузная фура, так что в родимый город мы добрались хоть и поздно вечером, но в тот же день.
Дети наши были по-прежнему в лагере отдыха. Мама, скорее всего, на даче. Словом, домой мне ехать не хотелось. Я чувствовала, что после перенесенных волнений мне будет невмоготу одной слоняться по пустой квартире, потому и попросила Глеба подвезти меня к дому, в котором жила моя подруга Татьяна.
Его друга Константина мы высадили раньше, а Володя сидел рядом с Глебом, опять уступив ему руль — наш город он знал плохо.
Моя закадычная подруга — Татьяна Шедогуб — тоже училась с нами в одной группе. Так мы с нею и дружили, с институтских времен. Танька, пожалуй, единственный человек, кроме самых близких родственников, к которой я могу прийти со своими печалями в любое время дня и ночи, не размышляя, прилично это или неприлично.
Глеб и Татьяна отчего-то всегда недолюбливали друг друга и все пять лет учебы только тем и занимались, что вышучивали каждый поступок неприятеля, каждый жест. Глеб первый стал звать её Татьяна Душегуб. А молодые авторы каким-то образом узнали про эту кличку. И, озлясь на критикессу, реанимировали её. Татьяна, не мудрствуя лукаво, именовала Глеба — Хлебом Вонярским.