– Тогда чего ты дергаешься?
– Слишком уж гладко всё получается. Раньше её на всяческие уступки уговаривать приходилось, а здесь – сама послабления предлагает. Боюсь, мягко стелет, да жестко спать придётся.
– Иными словами, ты подозреваешь, что она собралась нас кинуть?
– Свят, свят, – сплюнул Саша. – Сохрани и помилуй!
– Не плюйся в кабине, – заметил Артём и призадумался.
– А что она может вам сделать? – встряла я. – Товар не принять?
– Хуже! – буркнул Саша, и больше на эту тему распространяться не пожелал.
Глава четвертая
Проснулась я оттого, что машина начала сбавлять ход. Неужели, как и мои товарищи-водители, я начинаю телом чувствовать изменение ритма движения? Даже во время сна.
И Артем, и Саша в дороге спали будто вполглаза – что бы ни случалось на шоссе, если машина начинала сбавлять ход или наоборот, набирать скорость, спящий тут же просыпался.
Для того, чтобы поменяться местами, товарищи даже не останавливали машину. Просто тот, кто был на спальном месте, соскальзывал прямо за руль, который предусмотрительно уступал ему отодвинувшийся на место пассажира товарищ.
Артём привстал на сиденье и, коснувшись моей щеки, проговорил:
– Стоянка. Возьми теплую кофту.
Чего это вдруг он заботу проявляет? Микроклимат в нашей семье вроде не потеплел, то есть, отношения между нами оставались на том же вежливо-прохладном уровне.
Может, оттого, что я в рейс отправилась, и он вспомнил, как я ездила с ним, когда наша любовь бурлила и фонтанировала? Как говорится, ностальгия по прошлому.
Сам Артём ни в какой кофте не нуждался. Другие мужчина ещё ходили в куртках – начало июня, прохладно! – а Артем в рубашке с коротким рукавом. Он вообще закалённый. Регулярно принимает холодный душ… Вернее, принимал. Сейчас у него и времени-то не хватает. Придёт под утро, час-другой поспит, а там и на работу пора…
Наша машина вслед за другими фурами автохозяйства съехала на асфальтированную площадку, которая и есть наша стоянка.
Никаких строений или там приспособлений, облегчающих быт водителей. Как было десять лет назад, так и осталось. Тут вам не Америка! Разве что, появился небольшой киоск с "марсами-сникерсами", которые съел и порядок!
Кроме меня в караване ещё одна женщина. Когда мы выезжали, я видела её мельком. "Чья-то жена, – подумалось мне, а услужливый внутренний голос подсказал. – Или Валька!" Та, которая в отличие от жены решила разделить с возлюбленным тяготы дальнего рейса. Или совместить приятное с полезным. Если дальнобойщик всё время в рейсах, где ж ему ещё с любовницей встречаться?
Особого удобства на таких вот необорудованных стоянках добиться трудно, но русский люд привык к тому, что может рассчитывать только на себя, потому всегда носит и возит с собой максимум из того, что можно нести или везти.
Из машин вытаскивается брезент, всевозможные подстилки, сиденья вкушать пишу или отдыхать мы будем лежа. Как древние греки. Помнится, они услаждали слух музыкой кифар? А у нас транзисторный магнитофон. У кого-то есть и телевизор, но общество единодушно отметает попытки "голубой ящик" подключить.
– А ну его!
Что там ещё полагалось отдыхающим древним грекам? Вакханки. Это, видимо, мы с Люсей. Накрывая импровизированный лежачий стол, мы с нею успели познакомиться.
Она сразу назвала себя и протянула холодную замерзшую ладошку. Пожала мою и улыбнулась:
– Какая вы теплая!
– Будем на "ты", – предложила я. – У меня есть свитер, могу одолжить.
– У меня тоже есть, – спохватилась она, – но я побоялась выглядеть в нем нелепо. Все-таки на дворе лето.
Она неловко огладила ладонями легкое белое платье.
– Всего лишь его начало, – поощрительно улыбнулась я, чувствуя себя куда уверенней, чем эта робкая дрожащая птичка. Может, оттого, что я все-таки жена одного из водителей; и, конечно, какие бы ни были между нами отношения, я уверена, что рядом с Артёмом мне бояться нечего. Он – то самое надёжное плечо, о котором мечтает каждая женщина. "И от которого ты жаждешь избавиться!" – добавила я мысленно.
– Я тебе сразу сказал: оденься! – услышала я недовольное ворчание и оглянулась – тот водитель, с кем в рейс поехала Люся.
Теперь она вернулась, одетая в джинсы и свитер, но после слов "своего" шофера как-то скукожилась. Чувствовалось, что он держит её в ежовых рукавицах. Отчего-то я решила, что дома он – тише воды, ниже травы, а здесь – ишь, гоголем ходит, млея от покорности своей любовницы. Что ж, как говорил поэт Юрий Левитанский, "каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу". Наверное, то же можно сказать и о женщинах. Чего это я взялась жалеть незнакомую мне прежде Люсю? Может, она – моральная мазохистка, и получает удовольствие, когда её унижают…