Заправившись завтраком, он был готов к началу дня и столкновениям с любыми трудностями, которые тот принесет.
Луми
Глава шестая
Сегодня Луми сделала очень важное открытие – на велюровой винного цвета ткани ее диванчика был нанесен нежный узор, невидимый глазу, если вы не прижаты к нему вплотную. Она также поразилась, сколько волос у нее посеклось. Это ужасно.
Луми пробежалась пальцами по концам хвостика, поворачивая его то туда, то сюда, раздражаясь сильнее, если не могла найти их. Разве больше ничего не нужно приводить в порядок?
Прошло четыре недели с тех пор, как ей пришлось закрыть «Каралуну». Ее ежедневное расписание превратилось в цикл отказа от завтрака, погружения в диван, попыток не смотреть на счета, оставшиеся после «Каралуны», пропуска обеда, просмотр «Нетфликса» и сна на том же самом диване.
И еще коробки. Ох, коробки. Разложенные беспорядочными кучами, они клонились к ее двери, словно не могли решить, остаться им или уйти. Две веселые раскрашенные вручную фаянсовые тарелки дразнили ее каждый раз, когда она открывала крышку, чтобы распаковать их. Они служили напоминанием о кухонных принадлежностях всех оттенков фиолетового, видеть которые Луми не желала.
Впервые за пять лет ей захотелось позвонить Колтону. Почему-то казалось, что он – единственный, кто сможет понять всю глубину ее падения. Это он наполнял чашку ее кофе в два часа ночи, когда она лихорадочно писала и переписывала в двадцать седьмой раз бизнес-план. Это он возил ее на склады на Лонг-Айленд, в поисках лучших специй, продающихся оптом.
Иногда Луми позволяла себе вспомнить, как он прижимался к ее плечу, почувствовать прикосновение его черных кудрей к ее щеке, вспомнить легкую безграничную улыбку. Но потом она вспоминала, как балерина ответила на звонок с его телефона, и как Луми пришлось спрашивать ее, здесь ли Колтон Перальта, и желание сразу же улетучивалось. Луми гадала, были бы они до сих пор вместе. Правда в том, что она даже не хотела отвечать на этот вопрос.
Впервые в жизни Луми не делала ничего. Но глубоко в душе девушка понимала, что это ей необходимо. Ей было нужно это время, чтобы изучить подробности своего диванчика, выследить посекшиеся концы волос и попрактиковать разговор с Колтоновской балериной. А потом накрыть телефон подушкой и делать что угодно, лишь бы не думать о том, каким огромным провалом оказалась «Каралуна».
Единственное утешение – весь персонал после закрытия нашел работу. Даже лучше, Магда и Брайден получили высокооплачиваемые должности в более престижных заведениях. Они звонили Луми несколько раз, и ей нравилось слушать их новости, но, когда они предлагали навестить ее, она вежливо отказывалась.
Ее мучало давящее чувство, что она уже и так знала, что они скажут о ее внешности, увидев ее. Они заметят, что Луми почти не ела. Одежда висела на ней, а высокие скулы начинали создавать почти жутковатый контраст с впавшими щеками. Возможно, она не заботилась о себе, но ей не хотелось ничего брать в рот, пока что нет.
Она не говорила с Инес с Нового года. Еще не была готова услышать: «Я же говорила». Особенно учитывая, что Луми и так постоянно вспоминала слова, которые мать снова и снова повторяла ей насчет мечты и мечтателей. Луми уставилась на дверь и создала в уме голограмму Инес, бродящую по ее квартире, цокающую языком при виде гор чеков, качающую головой, пока ее жалкая дочь врастала в диван.
Этот образ поразил ее, и внезапно Луми больше не могла оставаться на месте.
– Это бред! – сказала она вслух. – Что-то я могу сделать, – она заставила себя подняться с диванчика и пошла прямо к холодильнику.
– Продается habichuelas con dulce[8]! – проорала Луми так громко, как могла. Январская погода опустошила ее улицу, тротуар посерел от посыпанной соли, которая якобы защищала от наледи. И все же она продала немного домашнего сладкого крема из бобов, который взбила на кухне. В результате в кармане ее бушлата лежали пятьдесят долларов мелкими купюрами.
Девушка мешала смесь в огромном оранжевом автохолодильнике, который купила в долларовом магазинчике. Деревянная ложка опустилась в вязкую, цвета охры массу, и Луми рассеянно наблюдала за завитками, словно создавала их чужая рука. Проведя два часа на обжигающем двадцатиградусном морозе, трудно было не пасть духом.