Но двуногий бык не стал ее есть, насытился, видать. Позже он забавлялся с ней чуть по-другому. Мадлен внезапно прижимается рукой к прикрытым шкурной повязкой половым органам, что отдаются такой ноющей и требовательной болью. Они хорошо помнят твердость маленького звериного члена – черного, смольного, покрытого шерстью. Тварь старательно пихала его в Мадлен, прорывая девственную плеву. Было больно, влагалище настойчиво требовало заполнения, но ему не откуда была взяться. Мадлен выла, выла и тварь, толкая немного щекочущий коротким мехом член внутрь, старающаяся пробиться до матки этого странного существа, так нерационально устроенного. Девушка привыкла постепенно к ноющей боли, просила еще и еще, сама насаживалась на маленький бугорок, стараясь пропихнуть его как можно дальше. Деформировалось ее тело и подстраивалось под другую физиологию. Много часов проходит, прежде чем Мадлен чувствует что-то горячее. Влажное стекает по меху, сминая его в грязные и неопрятные комки, заливается внутрь и пытается слиться с чужеродной яйцеклеткой. Да не та. Не подходит. Но тварь не задумывается об этом и уходит прочь, оставляя взмокшую и удовлетворенную девушку на гладком полу. Тварь растворяется в лабиринте, выслеживая новых жертв. Не один час Мадлен лежит еще там, а с половых губ сочится мокрое, сочится кровь, и складки розово-набухшие требовательно ноют, просят твердости маленького смольного члена.
Теперь понимает девушка, почему внизу порой так внезапно просыпается желание, и ей приходится насаживаться на камень, ветку, а то и на собственный кулак, дабы успокоить зудящее тело. Не познала человеческого секса Мадлен, да и если познает вдруг, не сможет удовольствие уже получить. Организм деформирован, да только несовместимы были дела. Слияние, на половине пути брошенное.
Мадлен выныривает из воспоминаний, словно оглушенная. Над ней опять не садится все никак невыносимое, рядом плещется Океан, оставляя на коже соленые брызги, пенистые разводы и зеленые водоросли, а Сиреникс лежит рядом и терпеливо ждет реакции.
- Я думала… Думала, что никогда не видела этих тварей, - говорит Мадлен.
- Он может запутать, та-что-пробегала-все-в-лабиринте. У тебя в памяти много еще любопытного скрыто, – усмехается Сиреникс.
- И что например?
Мадлен вздыхает. Ей на веки струями льется морская вода, прохладная, кожу разъедающая. Ресницы чуть трепещут –подрагивают, вода капельками на них качается. Мадлен открывает глаза, и вода течет по белкам, заливая их и чуть обжигая. Соль впитывается, вплетается в радужки, застывая в них сахарной крошкой. Мадлен моргает и чувствует, что морское в слезные пути заливается, давно уже высохшие, увлажняя их. Вода непрерывно льется, заполняются веки, смачиваются ресницы, зрачки мерцают-бултыхаются под тонкой прозрачной гладью. Ткнуть бы в них острым когтем – устроить себе релакс. Вода не выдерживает – через край переливается, тонкими струйками изгибается по горячим сухим щекам, стекает по ним, заливается в рот, пробуется на вкус языком, обволакивает, размягчая, зубы, лечит прикусы щек: собирается вокруг, проникая в них, будоража кожу, тревожит, открывает их, и струится по горлу теплая кровь, но затягиваются ранки, разглаживаются – лишь влажную кожу лижет усталый язык.
- Спасибо. А… - к ней наконец-то возвращается ощущение рассеянной реальности. – Кто ты?
- Тот, кого пресветлый так не жалует.
- Но…
- У тебя еще много времени будет, та-что-пробегала-все-в-лабиринте. Все вспомнишь, все поймешь и примешь, но Океан пока тебя не отпустит. Да и не приспособлена ты к жизни во внешнем мире – лабиринт тебя изменил.
Лабиринт… При упоминании о нем у Мадлен подкашиваются колени. А в глазах Сиреникса снова появляется кипенное, и он промораживает насквозь душу солнечной феи.
========== Самоубийство ==========
С ее рук сочится вода, и ветер вздымает соленые гребни, что гуляют внизу. Она стоит на огромной скале, что падает прямо в бушующий океан. Ветер рвет тяжелые каштановые кудри, и она в раздражении проводит рукой по шоколадному лицу, смахивая прилипшие пряди. Бесполезно. Через секунду они снова возвращаются обратно. На небе плывут тяжелые тучи, серые, неприветливые и набухшие. Вот-вот разразится дождь. Но Лейле плевать: вода - ее стихия, ее кровь, ее молоко. У Дафны и Блум в жилах течет огонь, а у Лейлы - ручьи. Ее сила странная, непонятная, она и сама уже запуталась в край. То вода ей подвластна, то морфикс, непокорный флюид, принимающий любую форму, стоит фее лишь пожелать.
С морского дна поднимаются бирюзовые медузы и стремятся к поверхности. Огромные черепахи гребут ловко быстроходными ластами. Их влечет к берегу, к суше. Время класть яйца. Внизу - дно с острыми рифами, на которых разбилась не одна красавица от неразделенной любви. У Лейлы как раз была и любовь, и скорая свадьба. Вот только одна ошибка, одно человеческое вмешательство стоило Набу жизни.
Она, верно, дошла до того предела, когда ноги не держат, тело тащит разбитую душу, не только растерзанную внутренними переживаниями, но и выпотрошенную змеем. Лейла всегда любила океан, но никогда не испытывала по нему ломки.
Теперь же с губ постоянно сочится соленое, этот вкус стал ее вкусом, отличительной чертой. Вкус, обостряющий воспоминания, открывающий былые раны. Сиреникс столкнул ее лицом к лицу с ужасом в лице Набу. В его глазах не было любви - только ненависть, и он винил ее в своей смерти. Блум привиделась Диаспро, Стелле - ее темная копия, а Лейла столкнулась с тем, что старательно пыталась похоронить в самых потемках своей души. Позже она поняла, что это был всего лишь призрак, видение, заботливо предложенное для испытания, и смогла победить его и помочь остальным подругам. Но открытая рана теперь постоянно кровоточит.
Море внизу бушует, камень крошится под ногами, и в Лейле что-то бурлит. Порой она не понимает свой силы. Ей морфикс подвластен, жидкий, тягучий и липкий. Древний флюид. Но порой Лейла тянется к каждой капле, предчувствует дождь и волнуется океаном. Она любит танцы и все виды спорта, особенно водные. Готова летать под парусом и ловить на доске волну круглый год.
- В тебе говорит твоя кровь, Айша, - фея стискивает зубы и старается не внимать гласу чудовища. - В тебе говорят твои предки. Твои кузены имеют хвосты и зовут океан своим домом. Ты чувствуешь воду и спокойно можешь дышать в ней. В тебе течет русалочья кровь, Айша. Ты всегда была морским существом.
Лейла морщится. Змей считывает ее мысли, как открытую книгу. Фее странно, когда ее называют истинным именем, данным морем. Айша… Энн любила звала ее именно так. Милая-милая Энн, где-то ты теперь?
- Смотри вниз, Айша. Смотри вниз.
А ее глаза и так к бурлящей пене прикованы. Пурпурные летучие рыбы стайкой врываются в воздух и перепрыгивают острые рифы. Без устали шлепают мокрыми ртами и снова бросаются в воду, в пригодную среду обитания, вдохнуть кислорода. Ветер рвет каштановые волосы, и Лейла уже не пытается убирать их.
Она одна, абсолютно. Она дошла до предела, когда осталась цветная обертка, что черепашьим шагом шлепает по асфальту, волоча за собой гниющую конфету. Словно калека без рук и ног ползет только телом. Словно жук с оторванными крыльями пытается взлететь в воздух.