- Прекрати свои речи, безумный, - смеется Сиреникс. - Ты заплутал в собственном не-рассудке.
- Это вы тут все думаете, что типа такие крутые, - улыбается Мификс. - Да, у меня своя атмосфера, но зато я не строю из себя легендарное божество. И вообще, пусть светящийся нам уже сообщит, что тут творится, меня там ждет горячая женщина!
Трансформации напуганы, раздражены и взвинчены. Лепет блаженного выводит их из себя. То, что вертится в головах, теперь слетает с языков.
- Ты знаешь, кто убивает нас! Ты знаешь! - старческим голосом глаголет бывший Деспондикс, сам себя забывший.
- Может, и знаю, - улыбается Мификс.
- От него ничего не дождешься.
- Полоумный…
- Может, следующий сдохнет он…
- Чего-о-о-о?! За языком-то следите! - возмущается Мификс. - Меня еще не получили, между прочим! Я важная сюжетная линия.
- От него ничего не дождешься, - вздыхает Чармикс. - Пресветлый, прошу, объясни.
И все смотрят на благословленного. А Энчантикс молчит. И будто больше напускает света. Отступают трансформации, отступают, потому что дымится кожа, болят глаза. Страх и непонимание. Ропот и испуг.
Кто-то уже поднимает голову, чтобы задать робкий вопрос, когда вдруг Мификс срывается с ветки, с которой уже капает на землю золото, делает круг над удивленными превращениями и снова усаживается на ветку. Довольный, словно кот после сытного обеда. Заговорщически улыбается (впрочем, он всегда улыбается) и говорит:
- Еще четыре убийства. Всего семь. Еще четыре.
Злобным взглядом смотрят трансформации на сирина. Точат когти, щелкают клыками и делают шаг вперед. А Мификсу все нипочем.
- Куда делся Дракон, безумный? - кричит желтоглазая росомаха. - Где Он теперь? Приведи его из Легендариума! Он нужен нам. Он нужен сейчас!
- Еще четыре, - отвечает Мификс. Щелк - и исчезает прочь.
Росомаха взмахивает когтями, надеясь проредить мягкие перышки, но лапа со свистом рассекает пустой воздух. Превращения тупо смотрят на золотую ветку, как Мификс уже дерет какую-нибудь шлюху в деревянном земном мотеле.
- Безумный…
- Полоумный…
- Сумасшедший…
- Почему его вообще создали?
- Пресветлый, расскажи же уже, - напоминает Чармикс. Глумикс держит его за лапу. Трансформации, взбудораженные, возбужденные и на последних нервах поворачиваются к Энчантиксу. Теперь уже нет Мификса с болтливым языком и глупыми речами. Держи ответ, премудрый, труби правду-истину.
Но идет время, молчит Энчантикс. Подозрение закрадывается в превращениях.
- Пресветлый…
- Я не знаю, - отвечает Энчантикс. - Не знаю, кто это делает. Не ведаю, что нас губит. Не ведаю. Мы все в опасности, - и исчезает. Как Мификс. Просеивается меж мирами, распадаясь на золотой свет.
Исчезает Энчантикс - разбредаются трансформации. Разбредаются, словно глупые куры. Страх туманит им мозг. Уж если пресветлый боится, значит, столкнулись они с чем-то неведомым. И Дракона нет. А Мификс молчит, не выдаст. И не убьешь его - бессмертен. Покалечишь - восстановится. Опасаются сирина еще и потому, что единственный из превращений имеет он семя. В древние времена на Земле родились от него полуженщины-полуптицы - сирены с прекраснейшим голосом, которые топили корабли храбрых и смелых моряков. Непонятен Мификс, безумен и о многом молчит. Изгой-трансформация.
Сиреникс смотрит, как лезут превращения в землю, в воду, под камень, исчезают в коре деревьев, в трещинках атмосферы. Он и сам готов раствориться водой меж мирами, как вдруг его отвлекает голос.
- Он, может, и безумен, но толк в его речах есть, - Сиреникс поворачивается и не сдерживает удивленный смешок.
Уже не женское. Сиреникс помнит Блумикса маленьким красным кардиналом, который уверенно взглянул на него и сказал, что изгонит его. Помнит при передаче эстафеты - птицу с умными и живыми глазами, уже бесполого, уже абсолютно нейтрального. Тогда и понял змей, что превращение формируется, принимает окончательный облик. Ведь мало что знает Аватара Дракона о создании трансформаций. Но такого змей не ожидает. Блумикс сидит на камне облаченным в светлые одежды юношей со спадающими до самых бедер чертовски алыми волосами с одной персиковой прядью. Взгляд у юноши расслабленный, уверенный и проницательный. Он улыбается блаженно. Не так, как Мификс, а по-своему.
- Мификс прав. Сам посуди: разве может кто из них что-то сказать или решить? Они топчутся на месте, ждут готовых ответов, так похожи и так безмозглы. Вроде бы каждый уникален, но все вместе - толпа с одинаковым настроением. Лишь некоторые могут разобраться, в чем дело, - продолжает невозмутимо Блумикс. И смотрит на змея спокойными глазами, в которых пылает пламя.
- Уж не себя ли ты причисляешь к обладающим головой? - в глазах Сиреникса - интерес. И любопытство. Змей зависает в воздухе и смотрит на юношу.
- И себя в том числе. Я наблюдатель. Мне всего немного. Мне не сравниться с многовековой мудростью остальных. Я выживаю. Приспосабливаюсь. Делаю выводы, - отвечает Блумикс.
- Потому и молчал.
- Именно так, - юноша спрыгивает с камня. - Этот, который сирин, знает, но молчит. И не скажет. Даже под самыми сильными пытками. У него иной склад ума.
- Возможно, - Сиреникс делает вид, что задумывается. - Он достаточно странен и “на своей волне”.
Сирин змею даже нравится. Мификс интересен и непонятен. Достаточно остроумен. Но заплутал в потемках реальности, откуда не может выбраться. Люди скажут: Дракон был пьян, когда создавал столь омерзительное создание.
- Да. И он будет молчать. Те, кто знают, всегда молчат, - Блумикс отламывает золотую ветку. - Энчантикс ведь тоже знает что-то. Но боится сказать.
Сиреникс не может не согласиться. Слишком странен был сегодня пресветлый. Белую сову змей всегда… Не то чтобы недолюбливал, но относился снисходительно. Мудрый, великий, освещает. А у змея ядовитая улыбка клыками. Не раз они заключали крепкий союз. Не раз сплачивались. Но обычно Энчантикс вызывает в нем образ Его, кого змей презирает всей душой. Энчантикс несет Его “мудрость”, Его наследие. От этого Сиреникс шипит ядовитым газом.
И все же сегодня пресветлый оплошал. Подал дурной пример. Сиреникс с ним не всегда согласен, но знает, что и к чему. Но сегодня поведение благословенного его интригует. Настораживает. Сиреникс предугадывает одно событие, но Блумиксу не сообщает.
- Да. Это опасно. Если пресветлый не знает, значит грозит опасность, - змей по-прежнему парит над землей, сворачиваясь кольцом. Блумикс вертит в руках то, что осталось от безумного, и бросает на землю.
- А ты что-нибудь знаешь? - Блумикс не смотрит на змея, но тот знает, что кардинал готов выхватить любое слово и любой звук. Все его тело накаляется и слушает. Блумикс - проворные язычки пламени, что пляшут на костре. Блумикс - веселый и легкий огонь. Блумикс не выжигает леса и не оставляет трупов, как Блум, не горит тихой свечой и не дарит рассеянное тепло, как Дафна. Блумикс потрескивает походным костерком и пляшет первыми искрами начинающегося пожара.
Он весь огненный. От голых ступней, чуть-чуть красноватых, до ярко-алых волос. Блумикс налит огнем, как медуза - водой. Блумикс ступает, и за ним вьются красные языки. А еще он имеет дурную привычку старательно вылизывать, словно кошка-мать, раны, что испещряют души. Сиреникс растерзал Винкс соленой водой и холодом морских глубин, Блумикс же тщательно вылизал и заштопал соленые разводы, согрел души, выгнал холодную воду.
Блумикс сделал фей снова феями, изгнав все намеки на морских существ.
И надо сказать, что сделал он это отлично.
Сирениксу ничуть не жаль, он просто понимает, что трансформация очень способная. А ей ведь всего ничего. В ответ на вопрос кардинала змей лишь качает головой.
- Впрочем, я так и думал. Пошли, - Блумикс делает знак рукой. - Мы еще можем успеть. Я его видел.
Сирениксом движет любопытство. Любопытство змеи, которая залезает в человеческие дома и пугает черных детей. И интерес. Но змей был бы не змеем, если бы не знал, что к чему.
- Почему ты говоришь это мне?
- Потому что я наблюдаю. И выживаю. Несмотря на вроде бы общность, трансформации - сами по себе каждый. Своя территория, свой ареал обитания. А я что? Создала меня Блум, создала как-то странно, быстро, почти не продумав. Буду я у этих Винкс, а потом получат они новые трансформации и забудут меня… Едва ли возможен для меня приток новой крови, - Блумикс смеется, а Сиреникс дивится, что кардинал познает реальность так быстро. - Вам сотни лет…