Алекс открывает дверь и выходит из машины.
Комптон. Серьезно? Я вырос в Техасе, но даже я знаю, что это один из самых неблагоприятных районов Лос-Анджелеса.
Она полна сюрпризов.
Зайдя в кафе, Алекс выбирает самый дальний столик – видимо, чтобы нас заметило меньше народа.
– Что вы будете? – К нам подходит официантка и со скучающим видом достает из кармана фартука блокнот. – Блюдо дня – вафли с карамелью.
– Никаких вафель. Мне самый большой бургер, двойную порцию картошки фри, блинчики, побольше меда и колу, – отчеканивает Алекс с довольной улыбкой и такой быстротой, будто вся еда в этом кафе может пропасть.
Я смеюсь. По ней и не скажешь, что у нее такой зверский аппетит.
– Мне обычный бургер и картошку.
Официантка уходит.
– Не смотри так на меня. Я целый день провела за барабанами, мой желудок готов себя съесть.
– Я молчал.
– Твой красноречивый взгляд все сказал за тебя, – она подмигивает мне.
Благодаря хорошему освещению Алекс предстает теперь передо мной совсем другой – не такой, как на сцене.
На ней черные кожаные брюки и кроп-топ с тонкими лямками. Ее волосы все еще в небольшом беспорядке, что неудивительно, учитывая, как она играла. Темный макияж подчеркивает серо-голубые глаза, создавая немного стервозный взгляд, но румянец на щеках смягчает его. На ее запястьях несколько кожаных и металлических браслетов. Я замечаю на пальцах небольшие кровоподтеки.
– Игра на барабанах не дается просто так, – Алекс проводит кончиком пальца по одному из следов.
– Точно так же, как и слава, – вспоминаю я ее слова.
– Возможно.
На ее губах играет легкая улыбка.
– Алекс. Теперь я хотя бы знаю твое имя. Расскажи, как девушка из Комптона оказалась на вершине хит-парадов?
– Упорный труд, – она пожимает плечами.
Нам приносят колу, и Алекс с наслаждением делает несколько глотков.
– И все же.
Она смотрит на меня с небольшим прищуром, словно не доверяет или проверяет.
Видимо, честных людей в ее жизни нет, раз она везде ищет подвох.
– Когда мы начинали, то нам с ребятами пришлось делить комнату, которая по размерам меньше, чем туалет в этой закусочной. Ни одна студия не хотела рисковать и брать никому не известных музыкантов. К тому же сейчас слушатели предпочитают попсу, рэп, но никак не рок. Представь, что ты вкладываешь кучу денег в раскрутку группы, а это приносит лишь убыток.
– И вы вытащили счастливый билет.
– Не совсем так. Скорее, мы вытащили друг друга из грязи.
– Вы… это ты и Брайс?
– Что? Нет конечно! – восклицает она.
Одно упоминание о нем – и ее глаза вспыхивают злобой.
Сильно же задел ее этот засранец.
– Мы – это группа и Алан, наш менеджер. Он в то время не пользовался особым спросом.
Официантка подходит к нашему столику и ставит заказ. Алекс пододвигает к себе тарелку и, не дождавшись, пока девушка уйдет, берет картошку фри, макает ее в кетчуп и, закрыв глаза, испускает стон. Я еще никогда не видел, чтобы человек ловил такой кайф от еды.
– Господи, это лучше, чем секс, – выдыхает она.
Я давлюсь колой. Видимо, это не предназначалось для моих ушей, потому что щеки девушки тут же покрывает яркий румянец. Только сейчас я замечаю на ее лице веснушки, скрытые под макияжем.
– Ты сравниваешь секс с едой? – я пытаюсь сдержать смех.
– Когда его не было несколько месяцев? Да! – без промедления отвечает она.
Мы мгновение молчим, а потом начинаем громко смеяться. Алекс заразительно улыбается, берет картошку фри и кидает в меня, явно пытаясь скрыть свое смущение. Похоже, она больше не боится, что нас могут заметить, а может, ей теперь все равно.
В конце концов, если стервятники объявятся, мы можем снова убежать.
Она перекидывает волосы на плечо и делает глоток колы.
– А как ты познакомилась с «мистером рок-звездой»?
Алекс хихикает. Трудно не заметить, что этот парень пытается строить из себя звезду мирового масштаба. Он – один из тех людей, которые ничего не видят дальше своего носа.
Макнув картошку в кетчуп, Алекс рисует ей узор на тарелке.
– Брайс ошивался около меня несколько месяцев. Я думала, что действительно нравлюсь ему. Может, конечно, изначально так оно и было, но, вспоминая, в каком положении он был в то время и на каком уровне находились мы, я начинаю в этом сомневаться.
Я вновь слышу горечь в ее голосе.
Теперь понятно, почему она ищет подвох в каждом моем слове. Ее все предают.
Вот она, обратная сторона славы: ты знаменит на весь мир, но при этом чертовски одинок.