А вечером мать, поставив тесто и накормив внука, подсела с ребенком на руках к Темирбаю, который сидел на сложенном вдвое одеяле, задумчиво потупившись. Младшие дети, их друзья и Айжан смотрели телевизор в соседней комнате, и оттуда доносились веселые голоса. Скуластое, коричневое, с низкой переносицей и широкими ноздрями, лицо матери Темирбая не было красивым. Но была степная свежесть и подрумяненная солнцем чистая смуглота в этом лице, и ее улыбающиеся, с волчьим косым поставом, карие глаза казались сыну очень красивыми. И еще ему нравилось, что мать его сухощава, очень сильна, большерука, что никогда она не жалуется на здоровье, не любит разговоров о хворях.
— О чем думаешь, солнышко матери своей? — ласково обратилась к нему мать. — Почему не смотришь соревнование по футболу?
Темирбай улыбнулся, ничего не сказал в ответ, лишь накрыл глаза густыми и длинными ресницами, уставился себе в колени.
— Завтра приедет наш Смагул… Что ты ему скажешь, сынок? — спросила мать, осторожно покачивая спящего ребенка. — Наверное, ты об этом думаешь, жеребенок мой?
— А что я должен сказать? — произнес в ответ Темирбай, не поднимая глаз.
— Скажи ему: рад тебя видеть, братишка. Пусть всегда будут целы и невредимы уста твои и глаза, сердце, и внутренности, и все существо твое, Смагул. Я твой старший брат, и ты не должен таить зла на меня, что я женился на Айжан. Я это сделал по велению матери и еще потому, что сама Айжан пожелала этого. И ты скажешь Смагулу, что Айжан теперь для него женге и он должен относиться к ней с уважением.
— Хорошо, я так и скажу. Но ему от этого не станет легче, мама. И мне тоже…
— В чем же твоя вина, сынок? Девушка была на выданье, женихи кружились вокруг нее, как мухи возле меда, в любое время могли сосватать. Еще хорошо, что она тебя выбрала, а не кого-нибудь другого. Ведь в городе одна жила, без родителей, словно отбившаяся от стада овечка в степи — каждому, кто не слепой, видна была ее красота.
— Но ты не знаешь всего, мама. Айжан не только дружила с ним. После школы он из-за нее поехал в Чимкент, чтобы учиться вместе с нею. А когда не поступил и пошел в армию, она дала ему слово ждать.
— Ойбай! Как же это могло случиться?! И ты знал об этом?
— Нет. Мне Айжан вчера сказала. Поэтому она хочет уехать в город и там жить, чтобы не быть со Смагулом под одной крышей. Ей стыдно будет смотреть на него. И мне тоже, мама… Нам придется, наверное, вместе уехать.
— Как ты мог сказать такое, Темирбай! Двадцать лет уже, как умер отец, и я растила вас, дожидаясь, когда вы станете мне опорой. И теперь ты, моя главная опора, хочешь покинуть дом, в котором занял место отца! Да как же так, сынок? Вы хотите меня разлучить с Адильханчиком, белым верблюжонком моим?
— Что делать, мама…
— Нет! Делайте что хотите, но я никого не отпущу из дома. Вы все уже взрослые, грамотные, так придумайте что-нибудь, чтобы дом этот, который подняла я своими бабьими руками, не рухнул теперь, когда сироты мои стали джигитами, головою подпирающими потолок. Нет! Смагул все простит вам, вот увидите… Откуда мне было знать, что я вырвала сладкое яблоко изо рта у одного, чтобы отдать другому!