Тут один, что в лисьей шапке, подбежал к дяде, подмял его под себя и уселся ему на затылок, а другой уселся на его ноги. Третий вынул из печки раскаленную докрасна лопату и, подбежав к ним, приложил ее к дядиному заду. Дядя глухо заревел из-под хунхуза, тот крепче сжал коленями его голову. Сразу же заплакал малыш. Лопата, остывая на воздухе, посинела, но была еще горяча, из-под нее взвился дым.
Тут в дом вбежал еще один хунхуз, в рваном полушубке, опоясанный патронташем, что-то крикнул, размахивая руками и приседая. Хунхузы вскочили, бросив дядю, все враз загалдели, казалось, не слушая друг друга. Затем выбежали из дома. Но один тотчас вернулся, бросился к стене и сорвал с нее шкуру рыжей собаки, распяленную на гвоздях. Осмотрев ее, хунхуз с отвращением плюнул и забросил шкуру в угол. Он направился к выходу и по дороге нагнулся к очагу и рванул вмазанный в него котел. Затрещало, грабитель выбежал с добычей. И тут во дворе раздалась его ругань, — и захохотали. Оказалось, что он вместо котла выдрал нагоревшую толстую корку каши.
Дядя уходил на картежные дела и пропадал иногда по нескольку дней. Перед уходом он наваривал по полному котлу каши, которую племянники постепенно подъедали. Присохшую к стенке котла кашу никто не думал соскребать, и новая каша варилась в немытой посуде. И постепенно внутри котла образовалась толстая горелая корка, ее-то и выдрал второпях хунхуз.
Дядя лежал на капе животом вниз и стонал. Младший племянник тихо всхлипывал, Каменный Тигр сидел рядом, старший закрыл дверь и принялся подметать возле печки, где была рассыпана рисовая шелуха из разорванной подушки. Дядя, кряхтя, охая, рассказал детям, что только благодаря появлению хунхуза в полушубке остался жив. Этот китаец, строивший летом стену вокруг села, приходил иногда в одно место, где они вместе с дядей курили опиум. Он-то знал, что у дяди нет и не может быть никакого припрятанного опиума. Дядя велел принести соевой пасты, которою и залепил ожог на заду. «Откуда у меня опиум, — стенал он, — у меня, горемыки с тремя детьми. Были вот одни целые штаны, да и те прожег проклятый хунхуз». Постенав и поохав, дядя вскоре затих.
Вдруг снова просунулся в дом ствол ружья, поводило черным зрачком дула из стороны в сторону, и дверь открылась. Видимо, хунхузы привыкли только так входить в чужой дом. На этот раз вбежали двое — в лисьей шапке и тот, дядькин приятель, втащили, держа за разные края, большой картонный ящик. Бросив его посреди комнаты, хунхузы тут же выскочили обратно.
Короб был доверху набит крученым румяным хворостом — из сладкого теста, прожаренного в золотистом масле. Это было любимое детское лакомство. Видимо, хунхузы распотрошили чью-то лавку.
А вскоре опять затрещали на улице частые выстрелы. То пришли на помощь к робким соседям казаки из русского села. Человек тридцать бородатых всадников ворвались через раскрытые ворота, со свистом и гиканьем промчались по улице. Казаки с ходу заняли два больших дома на главной улице, засели там и стали постреливать. Хунхузы отступили. Тогда казаки перебежали дальше, к следующим домам. И, увидев перед собою настоящих бойцов, умевших драться, бандиты кинулись в отступление. Снова беспорядочно галдя и размахивая оружием, пронеслись они конной и пешей ордой по улицам и вывалили за глиняную стену. Посреди улицы осталось несколько трупов. Казаки выводили лошадей, прыгали в седла и неслись к воротам, чтобы пострелять из блиндажей вслед отступающим.
УЧЕНИЕ
Погуляв на свободе неделю-другую, поразвеяв свою тоску, дядя возвращался домой и принимался за воспитание племянников. Он приносил огромный кусок мороженого мяса, отрубал топором часть и варил густой мясной суп. Изголодавшиеся племянники набивали животы и разваливались на кане. Дядя стаскивал с них рубахи и штаны, укрывал одеялом и, запалив свечу, принимался казнить на ее огне паразитов. Учинив расправу над ними, дядя выносил одежонку ребятишек во двор и вывешивал на мороз. Затем принимался осматривать ссадины, болячки на племянниках, лечить их и стричь им волосы. Начинал он с младшего, который хныкал и лил слезы, а двое других с тоскливыми глазами ждали своей очереди, сидя под дырявым одеялом. Закончив санитарную работу, дядя заносил со двора промороженную одежду, аккуратно складывал ее в стопу и усаживался сверху, чтобы согреть своим телом. И принимался за наставления.