— Нет-нет! — быстро ответил Карлов. — И я с тобой. Нет.
— Ну ладно, — сказал Санька, — пойдем, коли сам…
Они пошли к каналу, что высоким своим берегом поднимался из степи метрах в ста от них. И тут выскочил этот заяц, будто земля его выкинула. Серый, облезлый ком его тельца завилял почти между их ногами. Санька торопливо ударил одиночным, потом дал короткую очередь — заяц высоко подпрыгнул и упал на землю, перекатился через голову и остался на месте, только отмахивалась от чего-то его задняя лапка.
— Готов! — заорал Санька и прыгнул было вперед, но тут же опомнился и стал торопливо разряжать автомат.
А тем временем Карлов подобрал зайца и, прижав его к груди, дул на его мордочку, разглаживал обвисшие уши.
— Я думал, готов трус, — рассказывал мне Санька, — а он сидит у него на руках, бес, и носом дергает. А этот нянчит его все и кровь вытирает — я его пулей по голове задел, возле уха; оглушил, значит. «Будет, — говорю, — сегодня навар к нашей пайке». А он затрясся аж, глазами застращал. «Ах ты, — говорит, — бес, мерин актированный!» Ну и дела, думаю: сам не сжалился человека порубать, а тут над зайцем нянчится.
— Ах ты бедный! Ах ты маленький! Испугался, голубчик? — приговаривал Карлов над зайцем, который уже приподнял свои уши и часто дышал, испуганно вздрагивая и прикрывая глаза, когда его трогали.
— Ну а что с ним делать? — сказал Санька. — В суп его, косого. Чай, на то он и зверь лесной.
— Сам ты зверь лесной! — закричал Карлов. — Пошел к черту! Не трогай его, живодер!
— Полно тебе модничать! — сказал Санька, смеясь. — Давай-ка поскорее обдерем его.
— Гляди-гляди! — опять вскрикнул Карлов. — Знает, бес, где похавать искать!
Заяц зарылся головой под отворот телогрейки и там, поводя и вынюхивая носом, тыкался в пришитый широкий карман, где Карлов прятал еду.
— Нету ничего там, нету, дорогой, все уже съели, — говорил Карлов. — А ты отойди, убери свою пушку, а то она еще сама выстрелит.
И тут Санька опомнился. Он гладил рукой зайца, стоя вплотную к Карлову, и дуло автомата упиралось тому почти что в самое лицо.
— А чего же он тогда автомат не вырвал? Ужо если бежать надумал? А ты бы как посчитал? — спрашивал у меня Санька. — А труса мы тогда выпустили, — рассказывал он дальше. — Эх, как дунул он от канала — только хвост запрыгал!
После они подошли к каналу и взобрались на высокий глинистый берег. И тут со стороны переезда, со стороны далекой еще дороги показалась скачущая лошадь. Она бежала по гребню береговой насыпи. Не замедляя стремительного галопа, лошадь кинулась со склона вниз, проскакала стороной по степи, далеко обходя людей, а затем вновь взобралась на крутой вал берега, вытягиваясь всем длинным темно-гнедым телом, вздымая тучей пыль и осыпая глину из-под копыт.
— Что это сегодня: то заяц, то конь… — сказал Карлов, глядя вслед скачущей лошади, прислушиваясь к ее тревожному, вибрирующему ржанию. На повороте она стала видна вся — космы гривы летят по ветру, шлейф хвоста вытянут в линию спины.
— Видать, недалеко табун пасется, — сказал Санька. — Видать, отстала от табуна, а теперь догоняет. Слышь, как зовет?
— Хорош! А хорош конек, Санька, а? — воскликнул Карлов. — Ах, бог мой, как хорош! — А потом проговорил: — Почему я не конь, почему я не заяц, а, Санька? Почему, дорогой?
— Ну я пить пошел, конь! — крикнул Санька и стал сбегать по круче берега. И успел заметить, что над противоположным берегом уже повисло ржаво-рыжее солнце.
— Лукич! А ты не будешь? — крикнул Санька внизу.
Но Карлов не отвечал. Он стоял, высокий и тонкий, и все так же алчно высматривал скачущую лошадь.
— Эй, Лукич! Чего молчишь? Ай на воле-то неплохо? А? А хошь, я тебя отпущу? На все четыре стороны?
Карлов быстро оглянулся, улыбнулся, затем покачал головой:
— Нехорошо ты шутишь, Санька! Ох нехорошо! Лучше не тревожь ты меня. Не искушай лучше.
— Понимаешь, я же знал, что дело глухо — все равно ему вышака сунут. За что, думаю, за кого? За Хорька? А тот был тоже хорош гусь! Зеки сами на него обижались — он их обдурял и с прорабом денежки делил. Жулик, одним словом… Ну, думаю, убил человека, ну теперь его самого убьют… А я-то при чем? Думаю: ай и впрямь его отпустить? Ай сказать ему? Что иди, мол, парень, я тебя не видал.
Но этого Санька тогда не сделал.
— Как хошь, — сказал он и стал искать удобный подступ к воде.
Он положил автомат на низенький обрывчик, от которого вода когда-то обрушила, подмыв, большие глыбы глины, хотел осторожно сойти к воде, но вдруг сполз вместе с предательски осевшим берегом и глубоко увяз сапогами в желтую грязь дна. Вода взмутнела под треснувшим льдом. Санька ругнулся, отошел на несколько шагов в сторону и только тут нагнулся к воде, опершись одной рукой на мерзлый ком глины, а другой разбивая лед, что нарос за ночь широкой кромкой вдоль всего берега.