А этот Алексей Федорович, так похожий на мужчину своими бритыми щеками, крепкой шеей и длинными, невозможно красивыми ногами, — этот мальчишка скоро узнает, как жалка его сила перед неодолимой женской силой, и тогда он, Аника-воин, пьяно обмякнет, и уснет, и хоть голову руби — не очнется. Но… сама нежная темнота ночи будет защитой и не даст потревожить спящего лейтенанта.
Дина Ивановна наломала полыни на веник и стала подметать крыльцо и дорожку через двор. Душный полынный запах почему-то сильно тревожил ее. «Я живая, — думала она, — вот поэтому и несчастная». Мертвый мужнин окурок на дорожке был счастливее, чем она, Дина Ивановна, потому что окурку никогда не захочется чего-то такого, чего никогда уже не будет. Например, молодости, у которой тысячи дорог — покупай билет на любой поезд и кати в любую сторону.
И вспомнила Дина Ивановна Ростовский вокзал — как много лет назад уезжали с него молоденькие младшие лейтенанты на службу в Сибирь, где глушь и тайга, а к каждому младшему лейтенанту лепилось по молоденькой женщине — то были жены, такие же новоиспеченные, как и тоненькие веселые офицеры, и среди тех жен стояла она, Дина Ивановна. Сколько смеха, сколько песен, и надежд, и гордости собой! Старые небритые носильщики улыбались, глядя на них…
Прикрывая глаза ладонью, смотрела Дина Ивановна утренний развод караула, смотрела на марширующих солдатиков, дергающихся в строю и таких смешных издали. Среди них видела она самого серьезного, самого истового и увлекающегося мальчика — Алексей Федорович что-то резко и громко выкрикивал, командуя.
Гуляя после завтрака, Дина Ивановна вышла на одинокий травянистый бугор в степи и села, вытянув ноги. Отсюда она рассматривала знакомое и опостылевшее: казарму, свой домик, домик Парамонова, столбы гимнастического снаряда, свинарник, длинный склад за кирпичной стеной и круглую степь с одинокой бляшкой солнца над краем.
Вот ходит возле стены склада капитан, что-то выискивая на земле, как утильщик. Это ее муж. Нет на свете офицера добрее и заботливее, чем он, как любят и слушаются его солдаты и как боятся они строгого лейтенанта Парамонова! А вон солдат тащит ведро с помоями в свинарник, от его ног с кудахтаньем отпрыгнула белая курица.
Давит на лоб палящая пустота степного неба, клонит Дину Ивановну ко сну. Суслик, торчком поставив тело и нежно посвистывая, смотрит на нее словно ребенок: спи, усни! Но боится она уснуть, ей кажется, что усни она здесь, прямо на земле, а не в кровати — то уж больше не проснется. В голову приходит дремотная дума: может быть, солнце — это и есть бог, которому надо бы помолиться. Что же делать, как не молиться, если все выходит так путано и непонятно — ведь не разводиться же с мужем — человеком, которого она уважает, с кем вместе терпели и надеялись всю молодость и кто обожает ее больше жизни? А этот гордый лейтенантик… мало сказать, что он просто не любит ее, старуху.
Жестокая сила, что ты мучаешь человека? Господи боже, как некрасиво все получается… Может, и на самом деле оно бог — солнышко, но это такой бог, перед кем просто смешно и нелепо шептать человеческие слова. И что делать в такую жару до самого вечера — неизвестно…
А ночью, в просторной ночной тишине, сварливым голоском заливалась солдатская собачонка Тяпка, хотя лаять-то ей было не на кого, разве что на звезды. Они так близко подошли к земле и так густо теснились в небе, что зашибут, казалось, голову, вздумай пасть на землю. Среди звезд ярче всех светила одна блуждающая — то пробирался сквозь ночную тень Земли какой-то новый искусственный спутник. Часовой на вышке, нарушая инструкцию, запустил на всю мощь транзисторный приемничек, и гениальный голос поющего итальянского мальчика призывал в темноте святую Лючию.
Спят свободные от службы солдаты, пораскрыв в ночь все окна казармы, обняв подушки — своих безответных, набитых ватой подруг. Пляшет огонек папироски над лицом бессонного капитана, одиноко лежащего в супружеской постели. Дина Ивановна крадучись ходит вокруг домика лейтенанта Парамонова, словно волчица вокруг овчарни.
А в своей комнате лейтенант Парамонов, накомандовавшись за день и нисколько не притомившись, мечется на своей скрипучей солдатской койке. Он перегрелся на солнце, и теперь от прикосновенья смятых простынь жжет его тело. Для него настал час свидания, к нему пришла стройная блестящая красавица, она смотрит на него через плечо и стягивает чулок, поставя нежную ногу на крашеную казенную табуретку. И неважно, что красавица улыбнется то как Сильвана Пампанини, то как Марина Влади — важно для лейтенанта Парамонова то, что она нисколько не похожа на эту раскормленную капитаншу, которую он и на пистолетный выстрел не подпустит к себе…