Дина Ивановна стоит, прислонясь спиной к стене, придерживая у горла свой красивый белый платок, широко раскрыв глаза навстречу звездам. Ей не по себе от того, что охватило странное чувство: будто не вокруг нее простирается эта ночь, а светит своими звездами, звенит истошным собачьим лаем в ней самой — где-то внутри ее ломящей головной боли. Ей жалко мужа. Видно, настал потолок для его служебного продвижения, и надо бы ему учиться.
Но над головой вспыхивает и тут же в косом полете сгорает падающая звезда — словно кто чиркнул спичкой и не смог ее разжечь — и Дина Ивановна, вздрогнув, поворачивается и идет домой.
ПОД СЕНЬЮ ОРЕХОВЫХ ДЕРЕВЬЕВ
В Киргизии мне никогда раньше не приходилось бывать.
Приехав с аэропорта «Манас» в гостиницу, я сразу же поднялся в отведенный мне двухместный номер, вымылся под душем и, попив чаю, лег в белоснежную, похрустывающую чистыми простынями постель — накануне я почти не спал ночь. Был ранний вечер, сквозь высокое окно и застекленную дверь балкона светилось небо, еще полное жизни, и лишь несколько куделей облаков в небе были тронуты розоватой вечерней акварелью.
Незаметно я уснул — проснулся и увидел чью-то громадную спину, обтянутую белой рубахой. Здоровенный детина вешал кожаную куртку на спинку стула и, смущенно поглядывая на меня, собирался заговорить. Я не успел притвориться спящим и вынужден был ответить улыбкой на его приветливую улыбку.
— Извините, не знал я, что вы спите. Вижу, ключ торчит снаружи, постучал тихонько, никто не отвечает. Ну я и вошел.
— Ключ был оставлен специально, чтобы не стучали, — пояснил я.
— Вот видите, а я ворвался бесцеремонно, разбудил вас, — сетовал мой напарник, впрочем, весьма благодушно. — Знал бы, что вы спите, так я бы уж на цыпочках, бочком, бочком… Хотя время, доложу вам, еще детское.
Это был темнобровый голубоглазый атлет, смуглый, весь налитой заразительной мужественной энергией. Неловко было, глядя на него, валяться в постели расслабленным и вялым после сна. По привычке командированного человека, прошедшего через множество случайных, самых неожиданных встреч, я стал гадать, кто он. Шахтер? Почему-то его смуглота и мощная фигура вызвали во мне такое предположение. Но минуту спустя, когда он переоделся в синий шерстяной костюм для тренировок, я уже почти не сомневался, что передо мною спортсмен — какой-нибудь тренер по борьбе или водному поло.
— Туров, — представился он, подойдя к моей кровати и сверху вниз протягивая руку, неожиданно маленькую для такой могучей фигуры.
Я тоже протянул руку, хотя положение мое для подобного церемониала было весьма неудобным. Приглядевшись внимательнее к его круглому, добродушному лицу, я различил в нем, несомненно, восточные черты: широту скул, припухлость над верхними веками, широковатый короткий нос. И тут же почему-то решил, что это человек какой-нибудь редкостной специальности: взрывник, инструктор-скалолаз…
Но оказалось, что он инженер-экономист с кандидатским званием. И в республику из Москвы прибыл не в командировку, а по каким-то личным делам. Сообщил он это, расхаживая по комнате мягкими тяжеловесными шагами; подходил к окну, уже темному, и долго закрывал непослушную, цеплявшуюся штору — привставал на цыпочки, вытягивался всем телом и звучно похрустывал суставами. Настроен он был моторно, и чувствовалось, что мотор его не скоро стихнет. Но я успел уже окончательно прийти в себя, сна как не бывало, и, зная, что все это предвещает, настроился на долгий гостиничный разговор. Дело было привычное.
Я встал, и мы сварили чай в моей походной посудине, крошечной кастрюльке, с помощью электрического кипятильника, который я всегда беру с собою в поездки. По поводу моих дорожных приборов Туров высказался с большим одобрением, добавив при этом:
— Уважаю приспособленных к жизни людей. От них-то всегда бывает благо для ближнего, хотя бы в виде стакана чая…
И тут случилось неожиданное. Экономист опрокинул горячий чай себе на ногу и живо вскочил с места, отбросив грохнувший стул. Все произошло так быстро, что я не успел и пошевельнуться, а Туров уже стоял, держа пустой стакан в руке, и хохотал, сотрясаясь плечами.