Был теплый московский октябрь, на редкость тихий и солнечный, сухая листва, желтая и покоробленная, с загнутыми краями, застлала газоны, укрыла подножия деревьев в парке. Теперь вечерняя темнота наступала рано, и я, возвращаясь домой вдоль железной ограды суворовского училища, уже не видела того, что обычно приходилось видеть всю весну и лето.
А происходило там вот что. К суворовцам, стройным крепким мальчикам в черной форме, бегали их девчонки, и те из военных мальчиков, которым не было увольнения, назначали свидания прямо у решетки. Вот и стояли там и сям вдоль ограды, приникнув лицом к лицу, влюбленные парочки, и пространства между железными прутьями вполне хватало, чтобы обмениваться нежными поцелуями, и я тихонько шла мимо них, постукивая своей клюкой.
Подобные дела продолжались с весны до самой осени, а осенью как будто исчезали вокруг всякие поцелуи, словно улетевшие перелетные птицы, и безжизненно пустела железная ограда военного училища, осыпаемая дождем сухой листвы. Но оставалась тишина больших парковых деревьев, оставались два сонных пузатых пони, которые уже много лет стояли там, на дальней поляне парка. И через равные промежутки времени пробегали мимо, словно отсчитывая минуты и часы быстротечной золотой осени, с одним и тем же механическим шумом голубые поезда метро, надземная линия которого проходила сразу же за парковой оградой.
И вот в один из таких осенних дней, когда я с невольной грустью смотрела на то, как к старой кляче снова и снова подбегают дети, чтобы погладить ее, угостить, растормошить, — и среди них был мальчик в невероятно красной шапочке, — ко мне подошла она… Высокая блондинка, на которой все было ладно и хорошо: завитые локоны до плеч, светлые брюки с широкими манжетами и голубой, под цвет глаз, мягкий пуховый свитер, свободно обвисающий на тонком, чуть длинноватом стане.
Присев на скамью рядом (но перед тем проверив пальцем, чиста ли она), незнакомка негромко рассмеялась и произнесла, обращаясь ко мне, ибо никого другого не было рядом:
— Надо же! А я так испугалась…
— Чего же вы испугались? — поинтересовалась я.
— Мне сначала показалось, что это огромная собака, — указала на пони моя собеседница.
Я посмотрела на мирную коротконогую лилипутку с отвислым брюхом, дремавшую, укрывшись длинной рыжей челкой, и никакого, признаться, не нашла в ней сходства с собакой. Это была старая лошадь — и только лошадь, хотя и маленькая.
— А вы первый раз, наверное, здесь? — предположила я, глядя на оцепеневшую старуху Пчелку, которую знали все дети, все жители нашего района.
— Да, — был ответ. — Я переехала сюда недавно. Вышла замуж…
Мы познакомились, и новая знакомая стала рассказывать мне свою историю, ничуть не подозревая о том, что никакой истории еще нет, а только самое ее начало, по которому нельзя предопределить, что будет в дальнейшем. Мара приехала в Москву поступать в университет, но не прошла, и ей незачем было ехать назад домой, где у родителей все неблагополучно, они разводились. Она предпочла не возвращаться в свой прибалтийский городок, а осталась в Москве, устроилась по лимиту на стройку разнорабочей, но ее вскоре заметил прораб стройучастка и перевел в табельщицы. И вот недавно этот прораб сделал ей предложение, и она согласилась выйти за него, хотя он и старше на пятнадцать лет. Нет, никогда раньше он не был женат, паспорт его оказался чист. У него отдельная квартира осталась после смерти матери, а холост он был до сих пор потому, что ждал именно такую, как Мара, то есть свой идеал.
— И знаете, он мне запретил работать. Он считает, что в его возрасте мужчина должен сам прокормить жену, он, знаете, немного стесняется, что старше меня, называет себя в шутку стариком, но какой же старик в тридцать четыре года, правда, ведь?
— Разумеется, — согласилась я.
— И теперь я сижу дома, ох, не надо больше подниматься чуть свет и лететь к восьми на работу. Живу не в общежитии, а в собственной квартире, прямо не верится.
— Да, в вашем возрасте утром хочется подольше поспать, — опять поддакнула я.
— Теперь, как муж уйдет на работу, могу лежать хоть до самого обеда. В квартире тишина, встану спокойно и приготовлю себе что-нибудь на кухне…
— Что и говорить, — заметила я, — вы неплохо устроили свою судьбу.