Он все еще носил черную длинную шинель с острыми плечами и форменную старую фуражку — капитан дальнего плавания в отставке. Брюки клеш хлопали на его тонких щиколотках, начищенные ботинки всегда ярко блестели, худую шею коменданта окутывало белое шелковое кашне. Стройный и сухой, с усатым лицом опереточного капитана, вежливый и серьезный, с широким, стремительным шагом, он со всем этим, однако, почему-то производил впечатление неудачника. Выглядел комендант еще молодо, но, когда он снимал свою бравую фуражку с «крабом», сплошная белизна коротко стриженных волос да глубокие морщины возле глаз выдавали его истинный возраст.
Приехал он в Москву из Одессы; у него была высокая пенсия и, очевидно, имелась возможность устроиться получше, но он удовлетворился скромной должностью коменданта общежития. Он привез и кое-кому из студентов показывал свои работы: несколько любительски исполненных пейзажей да портрет красивой девочки в локонах — дочери его в десятилетнем возрасте.
Саша Купцов был известен в училище как виртуоз карандашного наброска. Маленькие рисунки его на листиках блокнота удивляли скупой, изящной манерой исполнения, тонкой, скромной линией; он очень точно и полно передавал изображаемое — ветку ли с листьями, бугорок ли с травой и старым плетнем, корову на лугу, облака над речкой — или что другое, такое же бесхитростно-поэтичное.
На зимние каникулы общежитие училища осталось пустым, студенты разъехались, и лишь комендант да Саша Купцов зажигали по вечерам свет в своих комнатах. Саша взялся отремонтировать печи. Работа была несложная — печи потрескались, трещины с лохматыми черными шнурами копоти надо было пробороздить шире и после затереть цементом. Цементный раствор Саша брал на стройке, что находилась около розового нового общежития студентов-музыкантов. Пятиэтажный дом этот, точно такой же, как и возводящийся рядом, обычно гремел и гудел как плохо настроенный гигантский радиоприемник — голосами многих и многих музыкальных инструментов. Теперь же он стоял тихий.
Закончив работу, Саша поднялся к коменданту (общежитие было двухэтажное, старое, с четырьмя подъездами, окрашенное в казарменный желтый цвет). Комендант сидел под стеллажом с матрасами, кипами белых простынь и серых одеял, сидел в полосатой тельняшке и в брюках с подтяжками, ничего не делая, глядя на Сашу большими, в красных прожилках, спокойными глазами. В кладовой, где и жил комендант, было жарко натоплено.
— Я закончил, Арсений Федорович, — сказал Саша.
— Видел, Купцов. Хорошо получилось. — Комендант смотрел на Сашу все так же серьезно, вытянув открытую смуглую шею, редко мигая, смотрел долго.
Кашлянув, он сказал:
— Выпишу вам тридцать рублей. Не мало будет?
Саша махнул рукой, неловко рассмеялся и не ответил — работу закончил он всего за два дня. Смущенный, как всегда, когда случалось, что надо было благодарить, он повернулся — выйти.
— Купцов, — остановил его комендант, — хотите, сейчас выдам, а вы, когда получите в бухгалтерии, отдадите мне?
— Не надо! — отказался Саша и вышел.
Но, спускаясь по лестнице, он обругал себя дураком — денег у него оставалось совсем мало, вряд ли хватит до конца каникул. И тут, на площадке внизу, он увидел свою мать. В солдатском бушлате, с клеенчатой сумкой и мешком на перевязи через плечо, она стояла, подняв широкое красное лицо.
— Сынок, а я к тебе, — заговорила она первой.
— Ты откуда? — удивился Саша.
— А вот взяла да и приехала. Думала, нет тебя в живых. Что же это, уехал — и ни письма?..
— Ладно, мама, — перебил Саша, сбежал вниз и забрал у нее мешок и сумку.
Мария Игнатьевна жила в деревне, за Серпуховом, держала корову, свиней, птицу, со всем управлялась одна. Несколько лет назад ее единственный сын ушел в армию, а отслужив, поехал учиться в Москву и теперь только на каникулы, летом, приезжал к ней, да и то не каждый год.
У Марии Игнатьевны имелись сбережения на книжке, откладывать деньги она начала давно, копила на старость. Она слыхала, что бывает всяко — дети нередко бросают старых отцов, матерей. Мария Игнатьевна и верила, и не верила подобным рассказам, но деньги потихоньку копила, не открывая этого сыну. Саша учился и кормил себя сам, а ей не разрешал помогать себе, и она мечтала, что когда-нибудь, в минуту торжественную — перед своей смертью или в тот день, когда сын женится, — отдаст ему все деньги разом.
Но в эту зиму, когда Саша вдруг перестал писать ей и отвечать на письма, мать испугалась, что сын и вправду бросит ее. И она собралась, оставила хозяйство на соседей и поехала в Москву — искать его.