— Елена Семеновна!
Она оглянулась с привычной любезной улыбкой деловой женщины, остановилась, а тот разлетелся на большой скорости, затормозил возле нее, оскользаясь подошвами штиблет на гладком полу, и сунул ей под нос шариковую ручку.
— Ваша?
— Ах, благодарю вас! Я такая растеряха! — разахалась Елена Семеновна, еще и не подозревая, что ее ожидает.
Она протянула руку, чтобы взять свой индийский пишущий инструмент, подношение некоего командированного человека с периферии, как почувствовала, что ее руку поверх пальцев крепко обхватила теплая мужская рука. Все еще улыбаясь по инерции, она попыталась высвободиться, но не тут-то было. Пушистый приблизил к ней свое холеное бритое лицо и уже чуть ли не собирался целовать ее. По крайней мере, сочные губы свои он вытянул трубочкой наподобие обезьяны.
— Куда мы сегодня вечером идем с вами, Елена Семеновна? — совершенно нахально, вмиг превратившись из вежливого чиновника в развязного наглеца, спросил работник из триста седьмой комнаты.
— Послушайте, что за стиль? — перешла на другой тон Елена Семеновна. — Вы со всеми так начинаете?
— А если это любовь с первого взгляда? — вопросом на вопрос ответил пушистый и попытался-таки поцеловать ее руку.
Она вырвалась, уронила индийскую ручку, которая откатилась куда-то в сторону, но не стала искать ее, а торопливо зашагала прочь по коридору министерства. Триста седьмой дышал ей в плечо и бубнил на скаку:
— Вы любите музыку? Могу достать билет в любой концертный зал. А стихи? Я знаю наизусть всего Надсона и Беллу Ахмадулину. Ну хотите, я научу вас водить машину!
— Я умею водить машину! — резко ответила, чувствуя, что заливается краской, Елена Семеновна и остановилась перед дверцей лифта. — А вы… Как вы можете позволить себе вести так неинтеллигентно? Я никак, ну никак от вас не ожидала!
— А что я себе такого позволил? — упираясь пальцами в лацканы своего пиджака, объяснял триста седьмой, пока шел вызванный снизу лифт. — Век наш беспокойный, однова живем, некогда тратить время на лишние тарарушки, понимаешь ли…
Лифт подошел, дверцы раскрылись, Елена Семеновна молча зашла в кабину и со злостью нажала кнопку. Когда она в последний миг подняла глаза, то успела заметить между сдвигающихся дверец лифта грустно ухмыляющуюся физиономию лысоватого чиновника, галстук в косую полоску и на лацкане пиджака какой-то крошечный значок с рубиновым отливом.
Необычайно тоскливо было Елене Семеновне, когда она чуть позже шла людным Садовым кольцом, — печально и тоскливо потому, что весь мир, все эти люди, сновавшие вокруг, стали вроде бы догадываться об утрате особенной власти, которою она обладала всю жизнь, хотя по кротости души своей никогда не пользовалась ею. Повелевать одним лишь взглядом или движением бровей, взмахом ресниц — о, это она могла, могла, а теперь ей уже тридцать семь лет, и всякий мелкий нахал вроде этого министерского чинуши не стесняется развязно приставать к ней. И с откровенной грубостью обращается с нею начальник Грибодуб…
«Обижают Леночку, — думала тридцатисемилетняя Елена Семеновна, душа которой ничуть не постарела с пятнадцати лет, — все обижают теперь Леночку, а раньше никто не обижал». Она подошла в подземном переходе к книжному лотку, и современный офеня, пухлый седой старичок с таким умудренным взором, что в глаза его даже затруднительно было смотреть, — продавец издали наблюдал за нею, пока она приближалась к киоску.
— Детское что-нибудь найдется? — неуверенно спросила она.
— Для какого возраста? — как-то очень серьезно и даже требовательно вопросил продавец.
— Лет шести…
— Имеется.
И, покопавшись за прилавком развала, он выложил перед покупательницей пушкинскую «Сказку о золотом петушке» в яркой обложке. Затем вновь вперился внимательным взглядом в женщину и, кивнув какому-то своему тайному помышлению, сказал:
— Это как раз то, что вам нужно.
И, хотя Елена Семеновна не считала, что жутковатая сказка Пушкина подойдет для шестилетнего ребенка, она книгу послушно купила…
А поздно вечером, подойдя к сыну, который уснул с новой сказкою в руках, Елена Семеновна вынула из скомканной детской постели тонкую книжку и, присев на диван, стала рассматривать картинки. И тут, сначала не поверив себе, а затем все более утверждаясь в истинности догадки, она узнала в шамаханской царице, изображенной художником… саму себя! Сходство было большим, а когда она обратила внимание на фамилию художника, никаких уже сомнений не осталось.