Ей было тогда семнадцать лет, ни один парень не целовал ее: война началась, когда была она еще совсем юной, недоступной и угрюмой по своей дикой застенчивости. Взрослых парней взяли на фронт, а теперь и сверстников ее позабирали, остались в округе лишь подростки, не доходившие ей до плеча, да появился год назад однорукий председатель, единственный на всю деревню мужик. И вот, неожиданно обернувшись на треск ломаемых веток, она увидела белого, совершенно голого председателя, который осторожно входил в воду, держась за куст. Она вскочила и, отшвырнув сапог, стремглав понеслась через болотистую луговину, цепляясь босыми ногами о кочки, с ходу перемахнула через широкую проточину, едва успев подхватить юбку, с шумом проскочила сквозь кусты и оказалась на просторном изволоке, где стояли собранные ею копны. Спрятавшись за одну из них, Охотница упала на сено, низко нагнув голову и зажимая руками рот, чтобы не расхохотаться.
После она подгребала остатки разбросанного сена, которое пахло разогретым медом, двигалась на широко расставленных ногах, резко и сильно махая граблями, изредка коленом подпихивая вперед напухший сенной ворох, и, казалось, вся была в своей ладной работе, ничего не замечая вокруг… Но когда председатель с мокрой блестящей головою показался из-за кустов, девка бросила грабли и, пригибаясь, помчалась меж копен, лишь пучки сена полетели из-под пяток. Илья Вахмистров изумленно проследил за нею, вытирая фуражкой темную шею, под которой в распах рубахи виднелось беззащитно-белое тело.
— Ну ты, Охотница! — крикнул председатель. — Подойди сюда, тварь лясная, бястолковая…
— Ишшо чего… — донеслось откуда-то из-за копен.
— Подойди! За делом ведь, — сердился председатель.
— Сам подойди…
— Тебе прислать кого аль сама, Дуська, стог сметаешь?
— Сметаю… С мамкой вдвоем-ти.
— А жердей нарубишь для ограды?
— Нарублю…
— Ну и леший с тобой.
Председатель ушел, так и не увидев на сей раз Охотницы, которая играла с ним в прятки среди душистых мирных копен свежего сена. Было оно цвета вылинявшей гимнастерки, и где-то еще шла тяжкая работа войны, изо всех сил молотили немца, а солдат Вахмистров шел в мокрой рубахе вдоль знойного поля, глядя на голубые васильки. И было до помрачения ума дивно, что вот он идет, пробует ноздрями пахучий ветер родных полей, а не сгнил где-нибудь у березки со свинцом в брюхе. Страх охотничьей дочери развеселил Вахмистрова, вспомнил он, что тоже человек, молодым совсем недавно был, девок затрагивал, считался красивым женихом, играл на «хроматике»…
С того дня Охотница стала по-другому смотреть на председателя. И поздними вечерами, проходя мимо конторы, где горел свет, она останавливалась, озиралась, потом тихо забиралась в кусты терна напротив окна и, нахмурив густые брови, исподлобья долго смотрела на то, что являлось тайной и загадкой председательской жизни.
Она видела, как он ходит вокруг стола, стоящего посреди пустой комнаты, ходит и ходит в одну сторону, потом в обратную, иногда потрясает сжатым кулаком, а пустой рукав засунут в карман офицерского кителя. При этом брови и губы его шевелятся, а лицо, видимое девке то спереди, то сбоку, делается отчаянным и несчастным. Что мучило Илью Вахмистрова? Однажды он неожиданно сел на стул, опустил голову на столешницу и вскоре уснул, навалясь небритой щекою на конторскую книгу. Лицо председателя дергалось во сне, а кисть целой руки, свисавшей с края стола, шевелилась. И была эта рука, перевитая набухшими венами, такой мощной и красивой, а другой руки у него не было. Знала Дуся, что он живет с женою плохо, часто не приходит домой, так вот и ночует в конторе. И, беспомощно спящий, он вовсе не казался девке свирепым, как прежде.
Илья вскоре что-то заметил и если раньше почти и не глядел на девку, теперь стал тщательно избегать встречи с нею. По глупым и откровенным взорам ее читал он, как в открытой книге, что быть беде и скандалу. И все-таки однажды, пряча глаза, он объявил девушке, что назначает ее уборщицей при конторе. А зимой скандал разразился. Ворвалась в правленческую избу Настя с большой мутовкой в руке, рассекла лоб уборщице и расколотила окно… И по тому признаку, что громадная в сравнении с Настей Охотница дала себя побить и убежала домой, деревня точно определила, что виновата она.