Верин папа, врач-педиатр, и мама-педагог забеспокоились. Они взволнованно наблюдали за внезапной капризностью дочки, а она еще и выдала загадочную фразу: «Сильно волнуется!» Взрослые ничего не поняли, но состояние девочки их встревожило. Особенно отца, знавшего, как неожиданно порой налетают детские болезни. Позже, ближе к моменту укладывания в постель, Верочка все же согласилась на уговоры матери и отправилась с ней в ванную комнату, где уже плескалась теплая вода и плавали любимые мочалки-утята. В эту секунду по поверхности воды прошла тяжелая волна, так, словно чугунная ванна находилась в открытом море во время шторма. Свет замигал, забренчали пузырьки на полочке. Верина мама подхватила дочь на руки, выскочила в столовую и увидела, как раскачивается люстра. Кутая дочь во что попало, она закричала мужу: «Землетрясение!» – и выбежала из дома с Верочкой на руках.
В их старом дворе на Подоле уже стояли соседи, выскочившие из домов кто в чем. Кто-то в ночных рубашках и пижамах, кто-то в зимних шубах и с чемоданами в руках. Так Вера с родителями и соседями встретила знаменитое турецкое землетрясение середины семидесятых, к счастью, отозвавшееся в Киеве всего тремя-четырьмя баллами. В Турции же был зафиксирован удар в десять баллов, принесший много жертв и разрушений. Тогда маленькая Вера впервые удивила родителей своей сверхчувствительностью.
Она очнулась от воспоминаний и посмотрела на подиум, где продолжалось телевизионное шоу. Ведущий Владлен Савчук уже раздевал вторую тройку участниц шоу. Кто-то сидел в лифчике и трусиках, у кого-то уже отсутствовал бюстгальтер, и обнаженную грудь прикрывало пушистое фиолетовое боа. Девушке, на которой остались только кружевные трусики, попался вопрос: «В чем хранится тайное средство обольщения?» Фортуна была не на ее стороне, ответ не угадывался. И она, повернувшись к телекамере в три четверти, стала снимать последнюю деталь своей одежды.
В эту минуту на сцену выскочила женщина с перепуганным лицом. Под грохот музыки она только открывала рот, как рыба, слов слышно не было. Режиссер скомандовал: «Стоп!»
– Врача! Есть здесь врач?! – заламывая руки, проговорила женщина.
– Я врач. Что случилось? – спросила Лученко, поднимаясь из-за стола и мимолетно отмечая: «Вот оно. Кажется, что-то началось».
– Там… в туалете… одна из девушек поскользнулась и упала!
Вера Алексеевна решительно направилась с женщиной в туалетную комнату. На узорном керамическом полу рядом с умывальником лежала Маша Карпенко. Ее губки уже не казались смешными и надутыми, как у маленькой девочки. Из носа текли два кровавых ручья, заливая всю нижнюю часть лица. Девушка была без сознания. Вера Алексеевна тщательно осмотрела голову пострадавшей, оттянула веко и заглянула в глаза. Затем, поднявшись с колен, обратилась к женщине, чье сопение слышала у себя за спиной:
– Срочно вызывайте «скорую» и милицию. И не вздумайте ее приподнимать.
– О господи! А милицию-то зачем?! – пролепетала та.
– Вас как зовут? Вы администратор? – обратилась к ней Вера.
– Жанна Клюева. Я директор программы, а не администратор. – На этот раз она от зеленоватой бледности перешла к пунцовому цвету. Чувствуя на себе Верин внимательный взгляд, Клюева одернула мышиного оттенка деловой костюм и поправила короткую стрижечку. – Вы ничего не понимаете. Вы не телевизионный человек! Если информация просочится и станет известно, что у нас здесь происходит… Рейтинги поползут вниз. Программу можно закрывать! А вы просто зритель, случайно попавший на съемки. Вам не понять нашу внутреннюю ситуацию. – Глаза администраторши за стеклами очков блеснули торжествующим блеском причастности к этим самым «рейтингам».
– Тогда я сама позвоню. Девушка может умереть, если ей не оказать срочную помощь, – быстро проговорила доктор Лученко, вглядываясь в лицо Жанны.
Но тут же отвернулась от нее, повинуясь какому-то беспокойству. Ей показалось, что краем глаза она видела какую-то важную деталь, но та ускользнула от ее внимания. Может, туфель пострадавшей девушки со сломанным каблуком? Да нет, вот он лежит на виду, будто вопит: «Посмотрите! Это я виноват! Не будь я так узок и неудобен, а мой каблук так высок, Маша не упала бы!» Надо рассмотреть его подробнее…
– Ой, извините! Я совсем голову потеряла! Уже звоню, сию секунду! – словно проснулась Жанна и отвлекла Веру от размышлений.
В зале, где проходила съемка, никто особенно не волновался. Только те девушки, чей разговор был Верой услышан, выглядели испуганно. Лученко подошла к кому-то в зале и попросила закурить.
«Скорая помощь» приехала на удивление быстро, Вера успела выкурить всего одну сигарету. Она курила крайне редко, и сегодня был именно такой редкий день. Только сейчас психотерапевт Лученко со всей полнотой, буквально кожей почувствовала возникшую где-то рядом опасность. У нее снова, как у животных, чующих грозу, землетрясение и прочие катаклизмы, появилось обостренное ощущение неприятностей, и древний инстинкт нашептывал ей: «Беги!» Она давно знала, насколько сильна мощь бессознательного, как мало подсознание доверяет разуму, но главное, она столько раз убеждалась в том, что ощущение ее никогда не обманывает, что теперь всегда доверяла этому «тринадцатому» чувству.
«Где черти носят этого Голембо? – подумала Вера. – Что за дела происходят у него? Конечно, приглашая меня, он этого не планировал… Иначе был бы полным идиотом. Но смерть девушки, как нарочно, обращает мое внимание именно на него в рамках затеянного расследования “семейного дела”».
Лученко не давал покоя вид странно подломленного каблука Маши. Он был не отломан, а оторван «с мясом». Словно девушка сначала упала, потеряв сознание, а каблук исковеркали уже потом.
Милиция явилась, когда Машу выносили на носилках. Из группы милиционеров до Веры донеслось «несчастный случай», «поскользнулась на таких-то каблучищах», и она поняла, что милиционеры сейчас уедут. Что ж, их можно понять. В который раз у Веры возникло секундное колебание: вмешиваться или нет? Она вспомнила Машино лицо и, преодолев колебания, начала действовать.
Через минуту Завьялова, выполняя Верину просьбу, отвела ее к режиссеру программы. Глеб Сорока выглядел уставшим от роли мэтра искусства немолодым человеком с обвисшим и складчатым, как у собаки породы шарпей, лицом, печальными красными глазами с кожаными мешками. Увидев женщин, он со вздохом покачал головой:
– Вот, Лидочка, к чему мы пришли. Скоро ни одной участницы не останется, и передачу закроют.
– Познакомься, Глеб, я привела к тебе Веру Алексеевну. Возможно, она единственная, кто может спасти положение.
– Вы хотите сниматься в нашем шоу? – спросил телевизионный мэтр, оценивающе рассматривая Веру. – А что, вы очень сексапильны…
– Ни в коем случае! – фыркнула женщина.
– Ну ты даешь, Глеб! – Лида помахала рукой перед лицом режиссера. – Отвлекись на минуту от работы. Вера Алексеевна – доктор-психотерапевт, и она очень хорошо умеет распутывать всякие сложные ситуации.
Сорока уставился на Веру своими по-собачьи умными грустными глазами и некоторое время молча изучал ее лицо. Затем, после долгой театральной паузы, высказался:
– Вам интересно узнать, кто и почему выбивает участниц из шоу? Для вас это психодрама? Шарада? Для нас, если хотите знать, это трагедия. Одна участница выбывает из-за отравления, у другой – некстати аллергия на грим, у третьей родители попадают в автокатастрофу. Теперь вот четвертая получает травму головы! Это же какая-то лавина несчастий! Нас просто сглазили, я в этом уверен. Да-да, я не преувеличиваю! Мы все можем очень скоро оказаться без работы. И найдется ли новый проект?..
Пока Сорока говорил, а поговорить он любил, Вера все про него поняла. Он принадлежал к сексуальному меньшинству, которое нынче стало уж никак не меньшинством. Девочки-модельки его совсем не интересовали, Глеб даже не сочувствовал им. Когда Вере надоело слушать режиссера, она мягко прервала его на полуслове:
– Значит, я поговорю с участницами и съемочной группой.
Сорока с изумлением взглянул на странную докторшу. Складки лица трагически провисли. Бывает же такое – ему не удалось заболтать ее до бесчувствия!