– Владлен! – позвала Лида Савчука. – Ты знаком с Верой Алексеевной?
Слегка выпивший и расстроенный телекумир подрастерял значительную часть своей обворожительности. Он ответил чуть замедленно:
– Не имел счастья. Мне только намекнул этот наш бульдогоподобный мэтр режиссуры, что твоя приятельница будет нам чем-то помогать. Но чем можно помочь, когда Машку уже не спасти, а здоровым врач не нужен? Да что ж это такое! Молодая красивая девочка, кому она могла помешать?!
– Куш велик! Автомобиль! – подлила масла в огонь Лида.
– Да ты с ума сошла! Девчонки, понятно, ревнуют друг дружку, завидуют, но чтоб убить?
– Владлен, а вы пошли в программу из-за денег? – Вера с интересом смотрела на артиста.
– Честно? Да, из-за них, любимых… То есть проклятых. – Влад сладко, по-кошачьи потянулся. – А потом выяснилось, что программа еще и бешено популярна в народе. Как говорится, «думал, что женился по расчету, а оказалось – по любви». Вообразите! Я теперь на рынок могу кошелек вообще не брать. Только меня продавцы увидят, сразу давай кричать: «Эй! Влад! Подходи, я тебе вырезку лучшую дам! Слюшяй, дорогой! Вазмы апельсин, мандарын, виноград – кушяй витамины! Вах!»
Савчук вошел в образ, увлекся. Вера сказала:
– А что это вы, Влад, так не хотели приезжать в наш славный ночной клуб «Франклин»? Совесть нечиста?
Савчук поперхнулся.
– Только не говорите, что это я толкнул Машку в туалете! – воскликнул он.
– Не думаю, – задумчиво сказала Вера. – Ваши продавцы, скорее всего, делали ставки, кого вы разденете в следующей программе. Тотализатор. И расплачивались с вами продуктами, впрочем, возможно, и до денег дошло…
– Как вы об этом… Почему вы так решили? – спросил ведущий вмиг осипшим голосом.
– Признавайся, Влад! – весело воскликнула Лида. – Вера видит тебя на три метра вглубь!
И Савчук, запинаясь, рассказал, что хотел быстро смотаться на рынок, благо уже утро, и вернуть деньги тому, кто ставил на Машу. «Объяснил бы, что произошел несчастный случай. Ведь оставить их у себя без объяснений было невозможно: ребята шуток не понимают! Они не увидели бы Карпенко в следующую субботу, и тогда на рынке мне можно было бы не появляться никогда».
Вера с ним охотно согласилась.
– Но как вы догадались? – не отставал Савчук.
– Влад, у нас мало времени. Вам еще сниматься в заключительной части с финалистками! Давайте все вопросы потом, хорошо?
– Хорошо, – кисло кивнул актер. – Только какая теперь может быть съемка? И потом, разрешит ли Вячеслав продолжать, раз погибла участница?
– Карпенко не погибла, ее убили, – поправила ведущего Вера. – И Вячеслав Демьянович разрешит продолжить шоу. Сейчас я с ним поговорю.
Хозяин сидел за столиком в одиночестве, пил крепкий чай с лимоном и размышлял. Он был в некоторой растерянности. Какое-то время назад он разговаривал со своим человеком, отдавал распоряжения насчет помощи родителям Маши Карпенко. Между делом как бы вскользь заметил:
– А эта Лученко неплохой специалист. Не знаю насчет детективных способностей, но головную боль снимает.
– У кого? – спросил помощник.
– Ну как у кого?..
Голембо запнулся, в голову пришла мысль, от которой сразу стало жарко. Пальцы автоматически ослабили узел галстука.
– Григорий… Э-э… Напомни, что мы обсуждали с Лученко там, в комнате у Глеба.
Григорий привык ничему не удивляться на службе у хозяина.
– Она сказала: «Вы хотите знать, кто совершил преступление? Или вас интересуют вложенные деньги?»
– Нет, что она сказала после того как заявила, что у меня болит голова?
– Она просила вашего разрешения поговорить с участниками съемки.
– И ничего не делала?
– Вы сразу вышли.
– Так, – произнес хозяин и задумался на мгновение. – Позови ко мне Жанну.
Помощник тут же испарился. «Хорошая марионетка, – подумал о нем Голембо. – Исполнительная». Подошла Жанна.
– Слава, звал меня?
Она была все еще бледной после случившегося. Тоже отличная кукла, лучше всех. Многостаночная, всепогодная и долговечная. Каждый коллекционер кукол гордится какой-то одной в коллекции, и у Вячеслава Голембо была такая своя гордость: Жанна Клюева. Он считал ее аппаратом для исполнения определенных видов работ. Отличным, но все же аппаратом. Некоторые марионетки, почти как реальные живые создания, занимают какое-то пространство, в том числе и эмоциональное. Когда Голембо случалось уезжать, он даже скучал по своим тщательно подобранным куклам. Особенно по Жанне: она была выращенным им за долгие годы экспонатом, вещью ручной работы. Но он, конечно, никогда ей об этом не говорил.
– Сядь. Ты помнишь момент, когда я вошел в комнату к Глебу, где были ты, Лученко и Завьялова?
– Конечно, – пожала плечиком Жанна.
– И что было дальше?
– А что, у тебя действительно болела голова? Докторша не ошиблась? Бедненький, – покачала она головой.
– Не отвлекайся, – строго сказал Голембо. – Расскажи.
И его послушная марионетка, повинуясь рывку за ниточку, рассказала. Выходило, что и она не помнила момента, когда Лученко прикоснулась к нему и сняла головную боль.
– Ну, ступай, – отпустил он Жанну.
Она встала и спросила:
– А когда мы закончим это разбирательство? Я так понимаю, передача закроется? Что вообще будет?
– Иди-иди. Узнаешь после.
Голембо чувствовал себя очень неуютно. Какая сильная женщина эта Лученко! Ведь она на секунду заставила его самого почувствовать себя марионеткой. Это вызывало и уважение, и опасение. Но поразмыслив, он все же понял, что не может сердиться на докторшу: в поступке Лученко была определенная деликатность и понимание его отношений с подчиненными, когда он не должен «потерять лицо».
Тут за перегородку в зале, где он сидел, зашла Вера.
– Мне нужна ваша помощь.
– Смотря что потребуете, Вера Алексеевна, – с ироничной усмешкой вздернул бровь бизнесмен.
– Ничего сверхъестественного я не попрошу. А нужно будет вот что… – И Вера подробно изложила Голембо свой план.
– А вы хороший стратег! – с явным удивлением заметил хозяин. – Хорошо, я распоряжусь.
Спустя несколько минут в зале, где проходила съемка, собрались все ее участники. Казалось, в нем витали электрические разряды. Напряжение усилилось, когда режиссер скомандовал:
– Начали!
На высоких табуретах в сверкающих вечерних туалетах сидели три модели, те самые, что беседовали с Верой Алексеевной. Владлен театрально представил их:
– Эльвира Горина, Оксана Оксион, Руслана Янголь!
Операторы отсняли их с разных точек. Затем камера наехала на табло из шести закрытых букв. Прозвучала музыкальная фраза, после которой должен был последовать вопрос ведущего к участницам. Но тут режиссер внезапно остановил съемку:
– Стоп!
– В чем дело? – удивился Савчук, а участницы беспокойно заерзали на высоких неудобных стульях.
– Дело в том, – микрофон был у Веры в руках, и ее голос, сильный, грудной, заполнил все уголки зала, – что на табло скрыта фамилия человека, совершившего несколько покушений и одно убийство. Она состоит из шести букв.
Над съемочной площадкой повисла такая плотная тишина, что она казалась физически ощутимой. Словно темный душный занавес опустился над залом. Оператор по Вериному сигналу включил музыку, и громкие звуки взрезали тишину так, что натянутые нервы не выдерживали напряжения. Первым сорвался с катушек режиссер Сорока. Он с истерическим подвизгом заорал:
– Немедленно откройте слово! Я приказываю! Моя фамилия тоже состоит из шести букв! Сорока – шесть букв!!!
Тут тишина зала лопнула. Все заговорили разом – участницы и зрители, ведущий и администратор. Савчук сумел перекрыть неистовый шум толпы, и над многоголосым ором прозвучал его вибрирующий голос:
– У всех участниц фамилии из шести букв!
Снова воцарилась мертвая тишина. На девушек смотрели десятки глаз. А сами участницы переглядывались с таким видом, словно сейчас им объявят смертный приговор.