Она протянула подошедшему официанту деньги, помахала Андрею рукой и вышла из «Свинга». Казалось, что ее и вправду качает. Болтун Вик мог кого угодно довести до морской болезни.
– Ты чего? – спросил Андрей заботливо.
– Ты не представляешь… – Вера промокнула платком уголки глаз. – Разговор с Виктором Бессоновым – это как пиво пополам с коньяком! Нормальный организм начинает подташнивать. Вранье на вранье. Я сейчас чувствую себя как Золушка, которой нужно перебрать мешок фасоли и отыскать в ней рисовое зернышко. Есть ли хоть крупица полезной информации в этих завалах вранья? И можно ли полагаться на полубред наркомана? Пусть даже в состоянии краткой ремиссии…
– М-да, – задумчиво отреагировал Андрей. – Он мне показался похожим на пуделя.
– Как это? Почему?
– Да мне каждый человек кажется похожим на определенную собачью породу. Или кошачью. А иногда просто на какое-то животное из диких.
– Ну-ка, поподробнее, – оживилась Лученко. – Про пуделей давай, рассказывай.
– Значит так. Ладит с детьми и собаками, крепок и энергичен, спортивен, хорошо поддается дрессировке – если правильная. Это были достоинства. И это не про твоего собеседника. Сложности: легко возбудимая нервная система, неуравновешен, брехлив – ну то есть лает на кусты, образно говоря. И даже самые титулованные пуделя обожают по помойкам рыться, дорываются до всякой дряни… Ты чего?
Вера оперлась руками на плечи Андрея и расхохоталась на всю улицу.
– Ой, не могу! До чего точно!
– Вот видишь, какая от меня польза. – Андрей расправил плечи. – Давай прогуляемся до моей церкви.
– До какой до твоей?
– До Андреевской.
Они прошлись до подсвеченной вечером Андреевской церкви. Храм парил над темным Подолом, точно сотканный из бирюзы и золота. Хотелось выбросить Вика из головы. Но Вера по привычке задала себе главные вопросы: мог ли он сделать укол? Для наркомана шприц – вещь привычная, как для курильщика сигарета. Уж не его ли, неудавшегося ребенка, защищал старший Бессонов, беря на себя вину сына? Что скрывается за трепотней Вика?
Пока эти вопросы оставались без ответа.
Андрей подвозил Веру домой и не мог отделаться от невеселых мыслей. Да, он понимал, что его любимая женщина не совсем свободна. Но не хотел смириться с этой очевидностью. Какие могут быть больные мужья? И зачем за ними нужно ухаживать, если у нас любовь? Мужья тут совершенно ни при чем! Они здесь лишние. И странно, как они сами этого не понимают…
Он уже пытался донести эту простую мысль до Веры. Но у нее свое представление об этике. И она не может бросить Юрия не как жена, а как врач. Двинятин все понимал, но смириться с этим не мог. И мрачнел.
– Ну давай, – вздохнула Вера. – Устраивай уже мне сцену.
– Откуда ты знаешь? – Двинятин не отрывал глаз от вечерних улиц. – У меня на лице написано, да?
– И на лице тоже. Ну?
– Хорошо. Вера! Ответь мне, только честно. Ты действительно не испытываешь к нему никаких чувств? Например, сострадания? А то, знаешь, от сострадания до любви всего один шаг! Возможно, ты не в курсе, но мужчины очень часто ловят женщину на жалость.
– Неужели?! – Вере безумно нравилось, что Андрей ревнует. Это у нее было впервые в жизни. – Теперь буду в курсе!
– Представь себе! – утверждал он с горячностью. – Тебе кажется: ах он бедненький, лежит с радикулитом. Прям тебе украинская недвижимость! А на самом деле он элементарно косит, притворяется, чтобы подольше удерживать тебя рядом с собой!
– В чем-то ты прав, Андрюша. Радикулит запросто можно симулировать. Но это ж какое надо иметь китайское терпение, чтобы столько дней валяться в кровати и не вставать…
– И поэтому ты им восхищаешься! – На скулах Двинятина заиграли желваки.
– Твоя горячность мне нравится, – искренне улыбнулась женщина. – Но если ты меня любишь, тебе придется научиться мне доверять. И защищать даже от своей ревности… Кстати, вспомнила случай из древней судебной практики. Рассказать? – Она хитренько взглянула на Андрея.
– Да уж, будь так любезна, – пробурчал он.
– Знаешь, в дореволюционной России был такой известный адвокат, Плевако. Однажды старушка украла жестяной чайник. Ее судили. Прокурор, чтобы обезоружить Плевако, иронизировал: да, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но собственность священна, если мы позволим людям потрясать ее, страна погибнет! А Плевако говорит: «Да, много бед и испытаний пришлось претерпеть России за ее тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы грабили. Москву брали. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого уж Россия не выдержит, от этого погибнет безвозвратно». Старушку оправдали.
– Ну и кто из нас старушка, а кто – Плевако?
– Я не старушка! Это совершенно точно, – рассмеялась Вера.
– Ты, конечно, не старушка, но я так и не понял, при чем здесь вся эта история с чайником?
– Чайник – это ты! Что ж тут непонятного?
– За чайника ответишь, – деланно строго буркнул Двинятин. Ему нравилась Верина манера вести разговор, и он ничего не мог с этим поделать.
– С удовольствием отвечу! Для особо непонятливых – объясняю. Даже у дореволюционной старушки был свой Плевако, чтобы ее защищать. А меня, бедную, от твоей ревности защитить некому. Да, я все понимаю! В ответ на годы несчастливого брака я могла бы плюнуть на Юркин радикулит и уйти. Но ты же лечишь собаку, даже если она тебя кусает?
– Лечу. Только как же можно сравнивать? Собака и муж! Это совершенно несравнимые вещи! Собака, она же друг человека! – провозгласил Двинятин.
– Вот мы и приехали. Вот мой дом родной. До завтра! – Вера чмокнула Андрея в щеку и умчалась к себе.
Еще секунду назад, казалось, ревность отпустила его. Она была рядом, и все мучительные подозрения выглядели смешными. Но вот она произнесла «мой дом родной», и в душе Андрея с новой силой забарабанили муки ревности. Он стал себя изводить, вспоминая, как по дороге с работы она попросила его остановиться у рынка. На первый взгляд не было ничего страшного в том, что человек покупает продукты. Но это смотря какой человек! Когда Андрей представлял себе, как она готовит ужин, как подает на стол, и особенно – как ест это все, ею приготовленное, муж…
У Двинятина темнело в глазах. Он ездил кругами вокруг Вериного квартала и не знал, что делать. Внезапно его осенила оригинальная идея. Он остановился, достал свой халат, взял ветеринарный чемоданчик – и снова рванул к Вериному дому. Поднялся, позвонил.
– Ветеринара вызывали? – спросил он у старой грымзы, открывшей ему дверь.
– Не знаю… – Грымза, она же Верина свекровь, обернулась в глубину квартиры, крикнула: – Вер! Что еще за ветеринары в десять вечера?! У нас еще и собака заболела? Ты Паю вызывала врача-ветеринара?
Перед Двинятиным появилась его любимая женщина. Недоумение на ее лице сменилось затаенной улыбкой, спрятавшейся в ямочках на щеках.
– Вызывала! – ответила она спокойно. – Доктор, проходите!
– Он не заразный?! Что с ним стряслося? – всполошилась баба Зина, боясь подхватить какую-нибудь собачью болезнь.
– У него отросший коготь лапу царапает, – сообщила Вера не столько свекрови, сколько ветеринару.
В это время Пай с громким лаем выскочил из Вериной комнаты. Подбежал к вошедшему, замолчал и принялся радостно подпрыгивать, пытаясь лизнуть Двинятина в лицо. Он узнал старого знакомого и не скрывал своей симпатии к нему. «Ну и что ж ты стоишь, как неродной?» – думал пес.
– Надо же, собаке нравится ветеринар! – удивилась Зинаида.
– Где у вас можно помыть руки? – спросил ветеринар и, не дожидаясь разрешения, энергичной походкой направился вглубь квартиры по коридору.
Но пошел он, как ни странно, не в ванную, а стал по очереди открывать все двери. Причем так быстро, что никто из хозяев не успел крикнуть гостю, что он заблудился. Мгновение – и Двинятин уже заглянул в комнату Юрия. Там он увидел лежащего на кровати мужчину, рядом с ним – груду газет, пачки журналов и книг. На тумбочке возле постели лежала резиновая грелка и стояли лекарства. Но самое важное наблюдение, сделанное ветеринаром, – кровать мужа одноместная. Оплывшая полная фигура Лученко занимала ее полностью.