– Миш, я слышал, у вас тут не любят, когда кто-то по столбам лазает. Стреляют, говорят?
– Тут надо бояться только меня, – ответил Михаил, – а я пока на твоей стороне.
Когда я откусил от столба все ржавые провода щипцами для выдирания зубов у гиппопотама, и лишил электричества и дом Агафьи Ивановны и её соседа, я уточнил у Михаила, как долго он будет на моей стороне.
– До наступления темноты, – ответил он спокойно и непонятно.
– А потом?
– Потом не обессудь. Если не успеешь до темноты, – в интонации голоса не было никакой угрозы, да только Миша был уж очень здоровый.
– А у вас, вообще-то, электрик в деревне есть? – поинтересовался я с надеждой.
– Был.
– Что, не успел до темноты? – пошутил я, но у Миши с юмором было, вообще никак.
– Умер.
– Я вижу, у вас тут исторически сложилось, что электрик – профессия опасная. Не током, так из ружья, не из ружья так другим каким насильственным способом…
После полученной мотивации я шустрил, Миша тянул, и справились мы быстро. Михаил, глядя, как я прикручиваю новые провода к необесточенной деревенской линии, проникся ко мне таким уважением, что чуть ли не перешёл на «вы». Он даже хотел идти со мной в сени Агафьи Ивановны помогать. Но я отказался, сославшись на то, что работа предстоит мелкая и кропотливая. Вот, если до темноты не успею, тогда приходи, свечку подержишь – я все равно должен сегодня доделать.
Сумерки в сенях наступили раньше. На улице ещё было светло, а я уже заканчивал практически на ощупь. Но с последними лучами солнца сени озарились тёплым электрическим светом. Агафья Ивановна принимала работу, вращая выключатель у двери в избу. Она выглядела очень гордой. Я стоял на пороге крыльца и время от времени вторым выключателем выключал включённый ею свет, или наоборот, включал, когда она выключала. Чтобы продемонстрировать, как это работает. Но это не произвело на неё никакого впечатления. В эти моменты она называла меня «противным» и снова крутила свой выключатель, чтобы изменить ситуацию. Конечно, это её, по-своему, забавило. Но я понял, что для неё само наличие света важнее количества выключателей в сенях и удобства их использования – я зря старался.
Перед ужином мы с Агафьей Ивановной проинспектировали обувное наследие мужа. И я подобрал себе отличные кеды. В таких мы ходили в школе на физкультуру. А потом они куда-то пропали – видимо, резина в стране кончилась или врачи без границ запретили. Кеды всегда считались вредной обувью из-за отсутствия твёрдой подошвы. Агафья Ивановна сказала, что кеды новые, так как Семён очень хотел, чтобы его в них похоронили. В этом месте я не понял особенностей местного диалекта – то ли мужик хохмил, то ли, правда, собирался на том свете в футбол играть. Но у Агафьи Ивановны не побалуешь: похоронила мужа в галстуке. Я вот тоже, например, хочу, чтобы меня похоронили в джинсах. А что из этого выйдет? Надо было завещание у нотариуса составить и носить его всегда с собой. «Нашедшему это тело похоронить его в джинсах». И какую-нибудь угрозу в виде постскриптума: «В случае невыполнения буду являться по ночам. И задолбаю!!!» Может и сработает.
На ужин был символ советско-китайской дружбы – каша с одноименным названием. Агафья Ивановна извлекла из русской печи небольшой чугунок, который томился там целый день. Я с детства помню, самое вкусное в нем это золотисто-коричневая корочка сверху. Я попросил старушку положить мне больше корочки, хотя я так устал, что мне было уже не до чего. Агафья Ивановна собрала в мою тарелку весь верхний слой из чугунка и сверху посыпала мелкими кусками сливочного масла.
– Агафья Ивановна, уж больно вы масло неэкономно расходуете, – заметил я, – У вас же нет коровы?
– А зачем она мне? Я людей лечу. Денег не беру. Вот и идут ко мне с продуктами разными. Иной раз уж и не знаю куда девать-то. Васька, вишь, у меня какой толстый. Бедняга!
– Бедняга? – удивился я. – Да как говорится, Агафья Ивановна, лучше переесть, чем недоспать.
– Вот и давай, кушай, кушай! Я тебе сейчас прибавки положу, а спать позже будешь, – засмеялась старушка. – Тебя бы, Андрюша, тоже полечить? Я же вижу, какой ты заёрзанный.