– Знаю, знаю, – опередил я, – что это за Общество такое, которое при жизни заслуги учитывает?! Вот статую с медной жопой после смерти, на которую срут голуби, – это, пожалуйста! Это бывает. А дом нахаляву – нет!
– А ты скажи ему, что по распоряжению КГБ. Или как их там сейчас – ФБР, – предложил Васильич.
– Угу, оговорка по Фрейду. ФСБ, они сейчас.
– Я тебе никогда не рассказывал, как я на зоне зубы лечил? – спросил Васильич.
– Нет.
– Зубы меня тогда просто достали: ни спать, ни есть не мог, на гильотину был согласный. Привели меня в какую-то тёмную комнатку к зубному фельдшеру. Посреди стоит чугунное кресло. Доктор велел садиться. Залез я в это кресло. Неприятное ощущение, как будто на приёме у гинеколога. Глянул вниз, а на подножке, где ноги стояли, выбито: «1937». Закинул голову вверх, а весь потолок в струях засохшей крови.
Лечение прошло безболезненно: я ничего не чувствовал и ничего не понимал. Не помню даже, как меня оттуда выводили. Но с тех пор зубы у меня не болят. А ты говоришь оговорка. История!
Мы топтались у калитки, попеременно давя на красную кнопку. Но Жора не появлялся.
– Может, контакт плохой? – выдвинул свою версию Васильич.
– А может, мы с тобой все электричество на иллюминацию израсходовали? – язвительно предположил я. – И даже звонку ничего не оставили?
– Пошли, – решительно сказал Васильич, – я сроду через калитку не ходил. Тут дыра в заборе, недалеко.
***
– И эту дыру завтра тоже заделаете, – сказал я, преодолев ограждение и оказавшись на территории станции.
– Ага, а ходить как будем? – не согласился Васильич, – всегда надо иметь запасной тоннель, чтобы вернуться.
– Может, чтобы уйти?
– Нет, – уверенно сказал Васильич. – Уйти всегда легче, чем вернуться.
Я ожидал увидеть Жору, греющегося в последних лучах предзакатного солнца. Но скамейка оказалось пустой. Может, на самом деле дома нет?
Когда мы начали спускаться вниз, в окне Жориного жилища мне померещилась нога, задранная вверх. Но я не придал этому значения, списав увиденное на взаимодействие дифракции и интерференции с сосновыми ветками. А зря.
На наши призывы откликнуться, сначала высочил ошпаренный Жора. Весь красный и завёрнутый в белую простынь.
– Ты, что баню принимаешь? – издевательски спросил я, не вникнув в ситуацию.
А потом в проёме двери возникла совершенно голая Совершенная женщина, как мне тогда показалась. Она стояла, опершись спиной о косяк, скрыв от наших взглядов цвет своей киски слегка согнутой в колене ногой. Даже в голой женщине должна оставаться какая-то тайна.
– Ну что, мальчики, остолбенели? Проходите, – произнесла она вкрадчиво.
Васильич начал бубнить себе под нос что-то смущённо-матерное.
А я, жадно разглядывая груди и линию живота, честно признался:
– Сударыня, я голую женщину не видел уже несколько недель, поэтому мне было бы довольно и вашей обнажённой коленки. Оденьте, пожалуйста, набедренную повязку, лифчик необязательно. У нас к вам обоим важный разговор, очень хорошо, что мы вас здесь застали.
– Ну, застать вы нас не застали. Но мы можем повторить, если желаете. Правда, Милый! – она обратилась к Жоре.
В ответ он нежно зашипел, и женщина покорно скрылась в глубине Жориной бытовки. «Наверное, снова залезла на колесо» – подумалось мне.
– Встречаемся наверху через пять минут, с замотанными вторично-половыми признаками, – скомандовал Васильич окружающему воздуху. – Давай пару стульев прихватим, – это уже мне.
Стулья из бункера оказались массивными и тяжёлыми. Васильич даже сбил дыхание, когда мы их выволокли наверх.
– Это тебе не берёзы укороченные таскать, – съязвил я, не удержавшись от комментария.
– Когда ведёшь переговоры, нужно смотреть прямо в глаза собеседнику, – заявил Васильич, проигнорировав мою реплику. – Твоя задача развести Электрощита. Щит человек слова, если что пообещал – сделает.
– А что он должен пообещать? Жениться? – не понял я.
– Жениться он не тебе должен пообещать, дубина! – возопил Васильич. – Твоя задача – получить от него согласие на строительство жилого дома на вверенной ему территории никому не нужного военного объекта неизвестного назначения. Правда, весь смысл жизни у него после такого согласия пропадёт. Да ты не бойся!
Кукушкинское «не бойся» прозвучало в текущем контексте как насмешка. Я действительно не знал с чего начать.
– Смысл жизни в сексе, – сказал я. – Даже любая война ради секса. А не какой-то мифической Матери, которую никто в глаза и не видел. Все знают, что Родина-мать есть, она ест и питается кровью своих детей. Но люди бьются, чтобы победить врага, вернуться домой и заняться сексом. А если победит враг, тогда он войдёт в твой дом и займётся сексом вместо тебя. И нет никакого патриотизма, это выдумка. Есть только секс, твоё лоно любви и плоды твоей любви. Это то, что мы готовы защищать. Вот за этот крючок нас отлавливают как карасей и отправляют на сковородку защищать чьи-то интересы.