Сапоги старшей сестры,
В удаляющейся от нас противоположной шеренге танцующе-поющих я разглядел Швиндлермана, Конана и директора лесхоза.
Нелегко с тобой,
А ты гордишься мной.
Когда цепочки снова стали сходиться, на правом фланге от меня я заметил вытанцовывающего Профессора. Он был ошарашен реалити-шоу не меньше моего. Ему явно было трудно задирать ноги в таком ритме, но он держался молодцом.
Ты любишь своих кукол
И воздушные шары,
На левом фланге невозмутимо дёргал ногами мой друг Михаил. И вся Бригада Бывших Алкоголиков с лесопилки, в стельку пьяных – сегодня можно! Я почувствовал всеобщее настроение: все были в предвкушении припева, чтобы снова заорать желанное: «Эээй! Восьмиклассница-а-а-а!». И в этот момент я вспомнил про Кукушкинское право на Песню. Вот оно, какое бывает…
Но в десять ровно
Мама ждёт тебя домой.
Но не тут-то было. После очередного припева песня не закончилась. Вечно молодой рокер не знал, что делать дальше с Восьмиклассницей. А Попадаловцы знали. И присочинили без задева ещё два куплета. Слова я не запомнил, но концовка все равно осталась жизнеутверждающей:
Эээ-эй! Восьмиклассница!
Ааа-аа-аа…
Ааа-аа-аа…
«Все-таки Попадаловцы, – решил я, – не сумасшедшие. А ПРОСТОСУМАСШЕДШИЕ!!!»
***
Интересно?
А какая музыка играет в раю: Моцарт или Курт Кобейн?
Надо будет у кого-нибудь спросить.
Глава 24. Словарь пропущенных слов
Утро я встретил уже ближе к обеду или даже позже, в прекрасном настроении, на вонючем диване Кукушкина. В голове вертелось: «Пустынной улицей вдвоём… и светят фонари давно» и куча каких-то безумных вопросов, но ответов в ней не было. Боясь испортить настроение не той ногой, я продолжал настойчиво лежать, рассматривая руны на закопчённом потолке. Но ответов в них тоже не было.
С кухни донеслось: «Пустынной улице вдвоём куда-то мы с тобой идём». Я понял: Васильич – единственный источник знаний и кладезь ответов в моем лежачем положении. Я подхватил мотив: «А я курю, а ты конфетки ешь».
– Ага, – весело произнёс появившийся Кукушкин. – Как прошла первая брачная ночь?
– А я почём знаю?! – не понял я.
– Ты все-таки её чпокнул? – проявившись в проёме двери, спросил Васильич. Он радостно жмурился как мартовский кот в феврале от первого весеннего луча. И с ловкостью фокусника выхватил из рукава женские трусики и лифчик.
Я подпрыгнул на диване в ожидании увидеть рядом тело голой женщины. Но, слава богу, диван был пуст. «Этот грёбанный Боливар и не выдержал бы двоих» – не без сожаления успокоился я. Но лифчик и трусики были мне почему-то удивительно знакомы?
– Можно я вобью в стену два гвоздика и повешу на них твои трофеи? – продолжал егозить Кукушкин.
– Можно. Только подбери гвозди покрепче. Я думаю, сотка подойдёт. И развесь на них панталоны своей дамы сердца, – и я протянул руку за своими фенечками.
Васильич сделал глубокий вздох через трусики, как через респиратор, и произнёс: «Цимус! Настоящие афродизиаки!». Но белье мне отдал. Я тоже осторожно понюхал женские трусики, но ничего не ощутил: ни цимуса, ни запаха родного тела. «Наверное, ничего не было» – решил я сам для себя. Последний путь на Кукушкин диван не записался в моей памяти. Видимо жёсткий диск переполнился или кончилось электричество в нервной сети.
Васильич оказался бесполезен для восстановления хронологии событий, так как совсем не ночевал дома.
– Почему ты за целый вечер так и не познакомил меня со своей Географичкой? – обиженно спросил я, радуясь тому, что не пришлось снова назвать её обезьяньим именем.
– А когда? Ты же был занят: целый вечер и всю ночь титьки Любке мял.
– Да мы же в темноте?!
– В темноте, – успокоил меня Васильич. – Только я за тобой приглядывал.
– Зачем? – удивился я, вспоминая, что сам Кукушкин весь вечер ни на шаг не отходил от своей пассии.
– Чтоб ты свадьбу не сорвал. Ты же сам предупредил. Что когда напьёшься, начинаешь кидать в гостей солёными томатами, анчоусами и банановой кожурой. А вы вчера с Любкой ай-яй как накатили – я уж думал, водки для остальных совсем не хватит.
–Так не было же?! Ни бананов, ни солёных помидор, – я никак не мог взять в толк, чем это меня лечит Кукушкин.
– Только это нас и спасло, – вздохнул он.
Мне очень хотелось узнать, видел ли Васильич что-нибудь ещё? Было ли что-то ещё? У нас с Любой. Но я не знал, как спросить. Про ритуал пощипывания Любиной попы я и сам помнил, а вот дальше никак.