Из подземной лаборатории я собрал пять стульев и понял, что на этом мой уют и закончится. Лестница, спускающаяся прямо с террасы дома к входу в подземелье, была очень удобна. Для привидений и прочих сущностей, поднимающихся из мрака. Но таскать по ней мебель, тем более в одиночку, было немыслимо. Собственно говоря, и мебели то никакой не было. Я претендовал только на стол. Жорину кровать я решил сразу не использовать. А вот холодильник требовал сначала проводов, а уж потом телепортации и элементов волшебства, для его последующего заполнения: палочка (крабовая), нога (куриная), безнадёга (полная). Да и зачем начинающему бомжу холодильник? Но в этом месте я себе врал. Всего за пару предыдущих месяцев я уже понял, что без электричества, хэмингуэйевского свитера как у Саши, книг и тёплой печки я бомжевать отказываюсь. Я люблю, конечно, одиночество, но контролируемое.
Собственно я уже осознал, как здесь оказался. Строя дом для Жоры, я не собирался в нем жить. Но проектировал его под себя – как мне было бы в нем удобно и комфортно. Хуже того, когда началась заварушка с американцами, Иван Макарыч строго настрого запретил его достраивать. А Кукушкин тогда сказал – если сейчас не достроим, потом не дадут. Я раздал все свои деньги в качестве премии работникам, которые тоже знали, что начальник лесхоза запретил, но деньги взяли. И мы достроили.
После этого мы с Иван Макарычем дистанцировались друг от друга. Я, конечно, понял, что он обиделся не на то, что я его ослушался, а на то, что я влез в это со своими деньгами. Это было некрасиво, и я его прекрасно понимаю. А вот он меня? Не знаю. Но оставшись без копейки, я почувствовал себя крайне зависимым. И когда он же предложил мне эту сомнительную работу, я подсознательно сразу согласился. Поэтому ни портфель Светки Зариной, ни юношеские поллюции, и даже номер моего паспорта с пропиской здесь были, конечно, не причем. Жизнь – цепь, а мелочи в ней звенья, последовательность которых изменить уже нельзя.
Примерно через час поднялся утренний ветерок, тронул струны купола, и купол зазвучал. Раньше пение птиц заглушало этот звук, а теперь. А теперь – скоро август, скоро осень, август – это уже не лето. Но пока было очень хорошо: солнечно, тепло, тихо, не считая райского саунда купола, и никого кругом, но не одиноко. Я всегда был самодостаточен. Я всегда любил оказаться на даче, когда там никого нет. Одиночество и свобода как-то связаны друг с другом? А может это одно и то же? «Жить в обществе и быть свободным от общества…» А если общества никакого нет, значит, ты свободен? Ну, да. Как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Можно ли считать Робинзона Крузо свободным? По крайней мере, это какая-то странная свобода.
Я подумал ещё немного на эту тему, наслаждаясь запахом свежеструганных досок, который источал мой новый дом. Запах смолы прочистил мои мозги, и я пришёл к выводу, что если преодолеть воздействие социального воспитания и общепринятого способа мышления, то Робинзон Крузо реально может считаться свободным человеком. Бедняга! Он, видимо, это осознал только тогда, когда снова вернулся в цивилизацию? С грустью вспоминал свой пляж, блиндаж, попугаев и коз. Все-таки абсолютная свобода – это действительно одиночество. Только кому нужен Абсолют? Если, конечно, это не финская водка.
Часам к пяти пришёл Кукушкин. Он насторожился, когда узнал, что я весь день просидел на стуле. А я очень обрадовался его приходу.
– Это на тебя совсем не похоже? – произнёс он с заботой в голосе, которую я раньше никогда не слышал.
– Васильич, скажи. А Робинзон Крузо может считаться свободным человеком?
– По-моему, купол на тебя очень странно действует, – с тревогой сказал он. – Давай пошлём этих военных. Скажешь – не могу по состоянию здоровья, и пойдём к Швиндлерману работать.
– Да мне здесь нравится, – возразил я.
– Да ты как обкуренный! Ты же умрёшь от безделья.
– Тут куча дел. Печку надо сложить. С электричеством разобраться. И лестницу эту убрать. Зря мы её сделали. Может, Жоре и было бы удобно – прямая связь дома с подземельем, а меня очень напрягает. Так и жду, как на уровне перил возникнет чей-то лысый череп.
– Насчёт лестницы ты, пожалуй, прав, – задумчиво произнёс Васильич, по-хозяйски оглядев монументальное сооружение. – Да и детишки могут свалиться. Лестницу надо переставить туда, где была тропа, а здесь всё загородить. Только вдвоём мы с этим не справимся.
– Васильич, какие дети? – проснулся я.