Марен… подождите–ка, он ей такое расскажет… Он развернулся и снова побежал к трейлеру. Все еще улыбаясь.
«Может, я стану героем. Может, за его голову назначена награда. Марен ведь понравится, если ее подруги увидят мое фото в газете…»
Дальше он бежал уже без всяких мыслей сквозь кусты, не обращая на этот раз внимания на кусачую крапиву и цепляющиеся за ноги корни. В утреннем свете он увидел место кемпинга и стоявший там одинокий трейлер.
— Марен! — позвал Джим, хотя и знал, что он все еще слишком далеко и она его не услышит.
— Марен! — повторил он, подбегая к дверце водителя, рядом с которой находилась дверь, ведущая в трейлер.
А затем он пошатнулся и замер.
Дверь трейлера была открыта настежь. Она слегка поскрипывала, покачиваясь от утреннего бриза. И там была кровь. Много крови, огромные кляксы на двери, на подножке и на дороге. Широкая кровавая полоса тянулась прочь от трейлера на расстояние в несколько футов, а затем исчезала. Дальше к кустам вели только кровавые следы, оставленные парой мужских кроссовок.
Джим не смог заставить себя заглянуть внутрь. В этом не было никакого смысла, потому что ему было известно: Марен там нет. По крайней мере большей ее части. Он знал, где она и что с ней случилось.
Стоя в утренней прохладе и осознав всю глубину своей потери, Джим закричал.
УИТЛИ СТРИБЕР
Кадиш[2]
Утреннее небо было тускло–оранжевым, в воздухе остро пахло нефтью с застроенных берегов Хьюстонского судоходного канала. Летним утром, когда тянуло бризом с Мексиканского залива, учуять запах канала можно было и далеко на севере. А то и в Арканзасе. Запах процветания.
На заднем дворе своего дома Хэл с Библией в руках готовился к подступающему дню так, как это уже стало для него традицией. Он позволил книге раскрыться в руках на произвольной странице. Рука Господня управляла этим шансом, как он всегда знал. Но сегодня — о, сегодня увиденное поистине его потрясло.
— Благодарю тебя, Господи, — пробормотал он, — за заботу о недостойном рабе Твоем.
Закончив читать, он закрыл книгу с большой печатью штата Техас на обложке и зашел на кухню. Мэдди только начала накрывать к завтраку, и в кухне царили ароматы бекона и кофе. Утреннее солнце золотило окна, пробиваясь сквозь желтые занавески, которые они вешали вместе, когда покупали дом. Кондиционер выстудил воздух, и весь дом был наполнен тихой утренней бодростью. Наверху шипел душ и слышался топот ног — это дети собирались к назначенному времени.
— Иаков говорил со мной, — сказал он, — когда я открыл Божью книгу. Слушай, Мэдди. «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка».[3]
— Муж мой, это истинное благословение.
Взгляд на кухонные часы подсказал, что у них осталось несколько секунд, которые они проведут наедине. Он подошел к жене и обнял ее. Поцеловал в лоб.
— Нас благословили, жена, — сказал он. А затем ей пришлось высвободиться из его объятий, взять колокольчик с кухонной стойки и позвонить.
Знакомый звук разнесся по дому, и дети по очереди спустились в кухню. Старший шел первым. Четырнадцатилетний Пол был безупречно одет и причесан, как и полагалось школьному новичку. Остальные дети, много младше Пола, были одеты в стандартную униформу бесплатной техасской государственной средней школы: Рут и Мэри — в синие джемпера и белые оксфордские туфли, Марк — в хаки; его пилотка со значком младшего курсанта армии Креста была тщательно сложена и заткнута за ремень.
У Хэла были причины гордиться своей семьей. Его дети хотели быть именно теми, кем были. Они не были похожи на детей либералов и еретиков, которые надевали форму только для того, чтобы выманить деньги на государственное обучение, а потом шли домой и слушали глупую ложь об эволюции по Дарвину от родителей, ненавидящих Христа.
По всем этим еретикам плакал Отдел Рассела. По всем.
Он занял свое место во главе стола. Дети остановились за стульями. Хэл произнес молитву и сел. Мальчики тоже сели, а девочки начали помогать матери подавать на стол.
Когда все тарелки были наполнены, они тоже смогли занять свои места. Бекон с яичницей, штрудель с клубникой. Кофе для него и для Мэдди, молоко для детей.
2
Кадиш — еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога и Его могущества и выражающая стремление к конечному искуплению и спасению.