Он был искренне уязвлен тем, что не сможет показать детям церкви Испании, не рискуя оказаться в тюрьме. За что, во имя Господа, такая несправедливость?
Хэл знал, что должен провести пресс–конференцию, но опаздывал и не мог позволить себе остановку. Репортеры США уже получили распечатки с вопросами и ответами, пусть пользуются. А иностранцы пусть подавятся своим докладом Красного Креста.
Комната для приведения в действие смертного приговора была переполнена. Он прошел по дороге смертников, мимо притихших камер. В этом коридоре запрещались разговоры, и те, кто сидел в камерах, тоже не издавали ни звука. Все выучили правила, хотя некоторым это трудно давалось без помощи охранника.
Во времена постройки тюрьмы каждая камера была рассчитана на одного заключенного. Сейчас в камерах находилось по шесть человек, а ведь в этот коридор попадали только те, кто уже был обречен на смерть, провалив все апелляции. Те, кому вынесли приговор, но до сих пор не рассмотрели апелляцию, содержались в общих бараках. Хэл считал это бомбой замедленного действия, о чем не уставал повторять губернатору.
Он завернул за угол и вошел в комнату подготовки, где добрый старый Сол Голдберг, помилуй его Иисус, сидел в своих оранжевых штанах, кашлял и давился, слушая преподобного Холдена Стенли, читавшего ему Книгу Иова.
— Кляп — это что–то новое.
— Он читал незаконные молитвы, — сказала доктор Карен Анджер. — Еврейские.
— Отлично выглядишь, Карен, — заметил Хэл. Она действительно отлично выглядела с новой стрижкой и макияжем.
— Это все телевизионщики, — смущенно пролепетала Карен. — Сказали, что у нас будет мировая аудитория под два миллиарда, Хэл, можешь себе представить?
Он попытался хихикнуть. Преподобный закончил чтение и закрыл книгу.
— Слышишь, Сол? Карен говорит, что у тебя неслабая популярность.
Сол молча смотрел на него.
Хэл вместе с Карен проследовал по коридору на сцену. В центре стояло стальное кресло с кожаными ремнями. Свет горел, камеры были включены. Хэл помахал рукой, и снова стало темно. Рано еще для шоу.
— Сэр, что насчет пресс–конференции?
— Смотрител? Ми иметь задать фопросы!
— Для начала выучите английский. Карен, кажется, все в порядке. Действительно в порядке. — Он понизил голос. — Дюк поделился со мной маленьким секретом. Президент сделал ставку на семнадцать минут.
Она едва заметно улыбнулась.
— Тогда и тебе стоит поставить на семнадцать минут, Хэл.
— Ты так хорошо контролируешь это? Смерть наступит ровно на семнадцатой минуте?
— Не сомневайся, приятель.
Приговоренному делали клизму.
— А этого хватит? Мы же не хотим, чтобы он все там уделал.
Карен кивнула на черную пробку, лежащую на серебристом подносе.
— Это оставит кресло сухим, что бы ни выдала перистальтика.
— Три минуты, сэр, — сказал охранник.
Хэл подмигнул скаутам, которые возились и смеялись, как и положено мальчишкам. Он надеялся, что, когда начнется казнь, ребята проникнутся важностью момента.
И стал наблюдать, как охранники готовят Сола к креслу. Кляп вынули. Во время исполнения приговора ему будет позволено говорить. Триста миллиграмм павулона быстро лишат его такой способности, но приговоренный этого не знает. Наверняка он приготовил какую–то речь против великой страны. Нет, мистер, зря старались.
Гример быстро припудрил лицо Хэла и мазнул помадой по его губам.
— Вот так, — сказал он. — Пара движений, и вы уже выглядите на двадцать лет моложе.
Карен обратилась к Солу.
— Не могли бы вы подойти ко мне, Сол? Вы можете ходить?
Тот сгорбился на скамье, снова натянув свои штаны. И выдал длинную отрыжку, типичную реакцию перепуганного человека.
— Простите, — сказал он.
— Нет–нет, это же естественно. Давайте, попытайтесь подняться.
Сол встал на ноги и тут же снова сел.
— Мне кажется, пробка выпадет.
— Нет, все будет хорошо.
— Билли, Джордж, — скомандовал Хэл. — Прошу, проводите приговоренного.
Два мощных охранника подняли Сола на помост. Лампы зажглись, яркие и слепящие, как само солнце.
— Как же вдруг стало тихо, — сказала Карен, глядя, как Сола привязывают ремнями.
— Ты в порядке?
— Давайте за работу, шеф. — Она надела хирургическую маску, которая должна была обеспечить ей анонимность.
И они поднялись на сцену. Хэлу казалось, что он вошел в собор, пульсирующий молчаливой жизнью. Он взошел на помост.
— Доброе утро, леди и джентльмены, — начал он.