— Милый, мы опоздаем. Почему ты так долго?
Минди, его поблекшая, но когда–то чудом доставшаяся ему супруга, вошла в ванную, глядя на винтажные «Lady Elgin» из розового золота, охватившие браслетом ее костлявое запястье. Под каблуками туфель «Прада» захрустели осколки. С понимающим вздохом она уставилась вниз, на свое раздробленное отражение. Раньше это было красивое зеркальце в черепаховой оправе.
— Черт возьми, Дэниел! Оно принадлежало моей матери!
Она схватила совок и веник и принялась убирать осколки, бормоча себе под нос:
— Ты просто не успокоишься, пока не перебьешь все зеркала в дома, да? То, что нужно, еще семь лет неудач!
«Вообще–то три», — поправил про себя Дэниел.
Они ехали на «бьюике лесабре» по совершенно пустой дороге. Асфальт подернулся коркой льда, и Дэниел вел машину крайне осторожно. «Может, вечеринка успеет закончиться прежде, чем мы туда доберемся», — втайне желал он.
— Ползешь как черепаха! — заворчала Минди. — Ты что, хочешь пропустить вечеринку?
Дэниел впечатал остроносый ботинок в педаль газа, разгоняясь до пятидесяти… шестидесяти пяти… семидесяти. Минди было наплевать на возможную аварию. По правде говоря, она предпочла бы разбиться, только бы не ездить на восьмилетием «бьюике». Но ремонт часов в Питтсвилле не приносил прежних денег, а Минди тратила на шопинг все больше.
Она тоже получила от жизни не то, что хотела, включая и мужа. До свадьбы с Дэниелом Минди встречалась с богатым ортопедом, была даже обручена с ним, пока ортопед не сбежал вслед за парой более стройных ножек. Жизнь вынуждала идти на компромиссы. Между выщипанными бровями Минди пролегали морщинки, вызванные этими компромиссами. До того как она решилась колоть ботокс.
«Бьюик» взвизгнул тормозами и остановился перед фасадом дома Макаби с четырьмя колоннами, в старом добром колониальном стиле. Скромная обитель сияла гирляндами не хуже сверхновой. Но за этим ярким фасадом скрывался темный секрет. Диди Макаби хотела детей, но имеющиеся проблемы — такие как недостаток яйцеклеток и дохлые сперматозоиды мужа — этому препятствовали. Они могли бы, конечно, пойти на усыновление, но скрыть это от ребенка в Питтсвилле, где слухи распространяются не хуже газовой атаки, было нереально.
Жена же Дэниела, Минди, наоборот, оказалась плодовитой, как крольчиха. Но Дэниел поклялся положить этому конец, что привело к двум абортам.
Дэниел покосился на увешанную украшениями дверь Макаби и ощутил приближение мигрени.
— Выпрямись, ты опять сутулишься, — приказала Минди, ударив его по спине, а другой рукой нажимая кнопку звонка. Динь–дон!
Дверь открылась в тот миг, когда она принялась стряхивать перхоть с лацканов Дэниела.
— Минди и Дэниел! Какой сюрприз! — отрепетированно пропела Диди, делая вид, что ужасно им рада. — Не думала, что вы приедете.
— Нам же прислали приглашение, — вновь ссутулился Дэниел. — Чего же ты ждала?
— Ну что ж… — Диди перекосило, как жертву инсульта. — Судя по тону, вам не помешает яичный коктейль.
Дэниел споткнулся о порог.
— Взбитые яйца с ромом… теплая цистерна праздничной слизи.
Гостиная была украшена мишурой и лучилась вымученным весельем. Около трех десятков гостей бильярдными шарами рассыпались вокруг фальшивого рождественского полена.
И все уставились на вошедших Дэниела и Минди — они приехали последними. Дэниел заметил жирного прыщавого подростка, сына Фландерсов, жадно поглощающего сосиски в тесте; Барта и Фрэнка, семидесятилетних грубиянов, которые все дни проводили на лужайках, ругая свои катаракты; Холли Вивер, нахальную крашеную рыжуху с каменными имплантантами в груди, главу родительского комитета; Честера Сосновски, старого парикмахера, который каждый вторник подстригал Дэниелу бороду;
Филлис и Марка Бернсайдов в хрустящей новенькой форме нью–хемпширской полиции, вешающих на рождественскую елку игрушечную патрульную машину.
Дэниел опустил голову и отправился прямиком к бару. У Макаби был отличный бар из стали и стекла, где лучшие марки водки соседствовали с джином, виски и пластиковыми бутылками диетической колы. Дэниел потянулся к виски.
— Ты же обещал! — взвизгнула Минди.
Он схватил бутылку, мельком взглянув на свое отражение за полкой, и прошипел сквозь зубы:
— Я долго не выдержу среди этих людей, если не выпью хоть чего–нибудь.
Минди вздохнула, как тракторная шина, налетевшая на гвоздь.