Что он ответил? Бакстер слышал только щелчки и непонятный набор звуков. Отшвырнув телефон, он обернулся к темной библиотеке. Окаменевшие фигуры начали двигаться. Словно в замедленной съемке они поднимались со своих мест и поворачивались к нему. Бакстер открыл рот, чтобы закричать, чтобы попросить о помощи, найти отклик хоть в одной живой душе. Но тут он увидел их лица. Господи, что за лица!
Звуки, слетавшие с его губ, были похожи на лепет недоразвитого ребенка. Он, Гамильтон Бакстер, так любивший повторять «Слова — мое ремесло», не мог издать ни одного внятного слога. Он рухнул на пластиковый стул и стукнулся головой о столешницу. Сзади приближались шаги и голоса. Бакстер закричал, как ребенок, и мир взорвался.
Двое мужчин в белой униформе несли по библиотечной лестнице накрытые простыней носилки. Тот, кто пониже, шел впереди. Он обратился к напарнику:
— А док сказал, отчего он умер?
— Кто его знает. Иногда люди просто выключаются.
— Похоже, это какой-то писатель. Сидел, обложившись книгами. Наверное, он умер счастливым.
РЭЙ ГАРТОН
Между восемью и девятью часами
В тот вечер, когда его жену должны были убить, Эрик Волкер вошел в английский паб «Лиса и гончая» и улыбнулся народу. Паб, уютное местечко на северной окраине маленького городка Ньюбери, в горах Калифорнии, был украшен к Рождеству и переполнен даже в ночь вторника. «Лиса и гончая» относилась к тому типу заведений, которое обзаводится множеством постоянных клиентов, любителей приходить не только за кружкой пива, но и просто посидеть, поговорить и отдохнуть. Сюда заглядывали после работы, чтобы послушать музыку и потанцевать, сыграть с друзьями или даже с незнакомцами в дартс, пул или воздушный хоккей или поучаствовать в самом веселом и пьяном развлечении — караоке. Сюда приходили, чтобы увидеться с друзьями, отвлечься от дома и телевизора, посмеяться, закусить «взрывным лучком» Мэгги свою вечернюю пинту пива. Сюда приходили потому, что владельцы, Мэгги и Денни Джолли, всегда были рады гостям. Они создали просторное, уютное, хорошо освещенное место, где всегда было полно народу и звучал дружелюбный смех. В общем, это был самый подходящий вариант, чтобы отвлечься от мыслей о том, что твою жену скоро убьют.
«Постарайтесь, чтобы во вторник вечером вас увидело и запомнило как можно больше людей, — так сказал наемник. — Я сделаю свое дело между восемью и девятью часами. Найдите место, где вы будете на виду с шести до десяти. Нужно заполучить как можно больше свидетелей. И хороший запас времени».
Эрик глубоко вздохнул и двинулся к стойке. Он видел знакомые лица и улыбался, кому-то махал рукой, с кем-то останавливался поболтать на пути к бару.
В глубине бара, на небольшой деревянной платформе местный джазовый квартет «Джаз Сокет» играл попурри из рождественских песен. В углу поставили огромную елку, украсив ее гирляндами в черно-красных тонах. Повсюду виднелись венки и мишура, перемигивались огоньки гирлянд под потолком и на стенах бара.
— Эрик, дорогой! — окликнула его Мэгги. — А где же Альма?
— Осталась сегодня дома, и я решил прийти один.
Он подтянул к себе стул и бросил на спинку длинное черное кашемировое пальто, подарок Альмы на… какое-то там Рождество. И склонился вперед, опираясь на стойку руками.
— Все в порядке? — спросила Мэгги, приближаясь к нему, чтобы не перекрикивать шум.
Эрик снова глубоко вздохнул, пожал плечами и выдохнул.
— Как обычно. Ну, ты знаешь. Ничего не меняется.
Мэгги было уже за шестьдесят. У нее были короткие кудрявые огненные волосы. Косметикой она не пользовалась. Ее бледное лицо с коричневыми мешками под глазами, словно сделанное из теста, казалось, съехало куда-то вниз. Они с Денни были запойными пьяницами, что не добавляло красоты.
— Я все еще думаю, что дело в общении, — сказала Мэгги, накрывая ладонью его руку. Изо рта у нее пахло вином. Денни предпочитал более крепкие напитки, Мэгги же признавала только вино и заявляла, что это особенность ее родины — долины Напа. — Вам двоим нужно поговорить. Вот и все.
Эрик медленно покачал головой.
— Мы много раз обсуждали это, рассматривали со всех точек зрения, но факт остается фактом. Альма больше не любит меня. Но не хочет этого признавать, вот в чем беда.