— Я не хочу даже думать об этом, — сказал Смит, чувствуя, как к горлу подкатывает комок слёз. — Не хочу и не стану.
С этими словами он подался вперёд и поцеловал жену. Джон хотел, чтобы она чувствовала его рядом. Чтобы она знала, что она не одна. Но вместе с тем, сегодня в этом поцелуе ему открылась совершенно ужасающая истина: между ними не осталось ничего кроме чувства долга и воспоминаний. Закрыв глаза, он увидел Клару, и из подсознания пробилась мысль о ней. Боже, он желал теперь совершенно другую женщину! Это было настоящим сумасшествием — целуя собственную жену, думать о другой. Джон попытался было разогнать её образ из своих мыслей, но все его попытки оказались тщетными. Клара Освальд полностью затмила собой всех. И даже угрызения совести не могли её вытеснить из его головы.
⚜⚜⚜
Приехав в поместье Уильямсов, Джон и вовсе осознал, что его моральное уничтожение началось. Только встретившись с родителями жены, он уже ощутил тонкое невидимое лезвие у горла, когда миссис Уильямс удостоила его первым укоризненным взглядом.
— Всё же добрались до Кэмпсвел-холла впервые за последние семь лет, — сказала она вместо приветствия.
— Мама, у нас были на то причины, — поспешила разрядить обстановку Мэлоди, крепко обняв мать, а затем отца. — Зато встреча стала ещё более приятной.
— Несомненно, — ответила та, слегка улыбнувшись, а затем снова метнув молнию во взгляде на Смита.
Миссис Уильямс никогда не отличалась сварливостью или иными дурными качествами, свойственными женщинам её возраста. Однако добродушной старушкой её едва ли можно было назвать. В свои годы она выглядела довольно неплохо, едва ли можно было сказать, что она старше своего зятя. Джон знал, что Амелия Уильямс, урождённая Понд, была всего на шестнадцать лет старше его самого. Сейчас ей было около шестидесяти, но едва ли годы отразились на её лице. Медовые глаза по-прежнему были очень живыми, курносый нос был всё также высокомерно вздёрнут, а тонкие чёрные брови выражали былую надменность. Её волосы почти не тронула седина — ярко-рыжие локоны были убраны в органичную строгую причёску. Того же нельзя было сказать и по её супруга — мистеру Уильямсу. Пять лет разницы с женой были совершенно незаметны двадцать лет назад, когда Джон только просил у них благословения жениться на Мэлоди. Однако сейчас, несмотря на всю свою живость и жизнерадостность, мистер Уильямс всё же заметно постарел. Однако из них двоих он был более лоялен в отношении Смита.
— Рад вас видеть, Джон, — сказал мистер Уильямс, когда зять пожал ему руку.
— Взаимно, сэр, — в знак почтения кивнул ему тот.
— Я бы хотел с вами поговорить, — чуть тише добавил хозяин поместья. — На счёт моей дочери.
Джон уже начинал волноваться, но виду не подал.
— Разумеется, — ответил он. — Когда вам будет угодно.
Обед и ужин прошли в такой же нервозной обстановке. Пусть внешне это было почти незаметно, и Мэлоди, как могла, старалась смягчить настроение матери, но этого было недостаточно. Смит не ожидал ничего другого. Уже ничто не могло бы исправить отношение миссис Уильямс к нему. Как бы он ни стремился доказать, что его вины нет в том, что случилось, она всё равно не изменит своего мнения. К тому же теперь главным было скрыть от её зорких глаз трепетную привязанность к Кларе.
После ужина мистер Уильямс попросил Джона зайти к нему в кабинет. Мужчина оставил жену в комнате, солгав ей, что пойдёт прогуляться в саду. Удостоверившись, что Мэлоди никуда не собирается идти и уже легла спать, он отправился на аудиенцию к её родителям. Джон ни на минуту не сомневался в том, что миссис Уильямс непременно присоединится к этой беседе. В первом же её взгляде он прочитал стойкое желание высказать ему многое.
Тактично постучав в дверь, мужчина выждал пару секунд перед тем, как войти. Как он и ожидал, в комнате его ждали двое: мистер и миссис Уильямс. Глава семейства сидел в кресле за своим письменным столом. Его жена расположилась рядом на подлокотнике. Да начнётся страшный суд, про себя подумал Смит.
— Добрый вечер, мистер Уильямс, миссис Уильямс, — кивнул он, заходя в кабинет.
— Мистер Смит, присаживайтесь, — тесть указал ему на свободное кресло перед столом.
Джон последовал приглашению, уже начиная раздумывать над тем, что может сказать на этом «допросе».
— Надеюсь, вы хорошо доехали? — начал мистер Уильямс, и Смит тут же ощутил, что положение становилось неловким не только для него.
— Спасибо, весьма успешно, без каких-либо казусов, — вежливо поблагодарил он. — А Кэмпсвел-холл нисколько не изменился.
— Будь вы здесь чаще, чем раз в семь лет, может и заметили бы, что это далеко не так, — резкий укор со стороны миссис Уильямс не заставил себя долго ждать.
Но Джон достойно выдержал эту первую атаку, не подав и вида смущения.
— Что ж, а в Лондоне, вероятно, всё стремительно меняется? — мистер Уильямс сделал ещё одну попытку для начала вежливых переговоров.
— Не так уж стремительно, — стараясь выглядеть расслабленно, пожал плечами Смит. — Дожди, знаете ли, идут, как обычно.
— Довольно любезностей, — вдруг прервала миссис Уильямс.
Этим она обратила на себя внимание, как Джона, так и собственного мужа. Женщина укоризненно посмотрела на мистера Уильямса и чуть тише, но с той же претензией в голосе добавила:
— Если ты позвал его, чтобы расспросить о погоде, то я вернусь, когда вы закончите.
Джон едва ли сдержал смешок. Наблюдая за этой семейной парой, сразу можно было безошибочно определить, кто из них настоящая глава семьи.
— Отнюдь, совершенно не за этим, — поправился мистер Уильямс, заёрзав на месте. — Итак, мистер Смит, мы хотели бы поговорить с вами о нашей дочери.
Мужчина почувствовал, как быстро забилось его сердце, но взяв себя в руки, лишь невозмутимо кивнул.
— Разумеется, я так и понял.
Мистер Уильямс поправил воротник своей рубашки и выпрямился.
— Мэлоди никогда не пишет в письмах о своей болезни, — продолжил он. — Мы бы и не знали ничего об этом, если бы не одно ваше письмо. Поэтому я и моя жена, мы бы хотели знать подробнее о её состоянии.
Смит неуверенно поджал губы. Ему предстоял нелёгкий рассказ о болезни Мэлоди, о том, через что им пришлось пройти, и самое печальное — о том, что им предстоит вынести.
— Что ж, извольте, — сказал Джон, скрещивая пальцы обеих рук в замок. — Мэлоди больна вот уже шесть лет. У неё чахотка, и практически с самого начала врачи говорили, что это неизлечимо. Мы узнали об этом впервые спустя пару месяцев после пребывания здесь, в Кэмпсвел-холл. Мы вернулись в Шотландию, консультировались с врачами в Глазго и Эдинбурге, и единственным советом было хотя бы сменить климат. Мы отправились в Лондон, там тоже были на множестве консультаций, но ничего, ничего! Кроме этого безнадёжного «ожидайте изменений».
Джон стиснул зубы от напряжения. Он снова и снова прокручивал в своей памяти эти шесть лет борьбы с болезнью. Долгие месяцы поражений и коротких передышек, а затем усиление и нагнетание.
— Изменения происходили, — кивнул он, подняв взгляд на противоположную стену, лишь бы не смотреть на её родителей. — Безусловно. Ей становилось хуже. Я хотел отвезти её в Европу — врачи говорили, что ей было бы желательно посетить какие-нибудь курорты, минеральные воды. Но Мэлоди отвергла все эти предложения, заявив, что ей нравится Лондон. Я подумал, что в таком случае это тоже неплохо — много хороших врачей рядом, да и Мэлоди будет, где развлечься.
— А отвезти её домой вы не догадались, — фыркнула миссис Уильямс. — Это не пришло вам в голову.
Мужчина отвёл взгляд в сторону. Ему совершенно не хотелось сообщать им, что несмотря на все его уговоры, Мэлоди наотрез отказалась видеться с семьёй. «Они не дадут мне ничего, кроме преждевременных соболезнований и жалости», — заявила она.