— Это было её решение, — ответил Джон. — Так же, как и желание не сообщать вам о болезни. Я не сразу решился написать вам об этом.
— Интересно, что всё-таки заставило вас это сделать, — едко усмехнулась миссис Уильямс.
— Эми, я прошу тебя, — попытался было уладить ситуацию её муж.
— Не нужно меня успокаивать, Рори, — огрызнулась женщина. — Ты считаешь это нормальным? Мне интересно знать, что такого заставило этого человека сподобиться и сообщить нам о том, что наша дочь больна!
Джон чувствовал, как в нём зарождается гнев и неприязнь. Всё это было чертовски сложно объяснить, всё равно, что заставить слепого прочитать обычную книгу. Мужчина совершенно не знал, как ему реагировать на дальнейшие выпады тёщи, при этом сохраняя лицо.
— Она этого не хотела, — возразил он. — Мэлоди не хотела, чтобы вы знали. И как в моём положении я мог поступить иначе?
— По-вашему, мы не имели право знать, что она больна? — миссис Уильямс вспыхнула, как спичка. — По-вашему вы совершили преступление, однажды написав нам об этом? Однажды! Одно письмо за семь лет! И вам ещё хватает смелости для оправданий?
Это стало последней каплей в переполненной чаше терпения Джона. Он старался быть деликатным и терпеливым, пытался удержать этот хрупкий мир, который разваливался прямо на глазах. Бог знает, не он начал это.
— Да что вы знаете? — он вскочил с места, метнув отчаянный взгляд в сторону Уильямсов. — Что вы знаете о том, что мы пережили? Прежде чем сыпать упрёками, знали бы вы, сколько укоров я потерпел, когда Мэлоди узнала о том, что я сообщил вам о её болезни.
— Мы её родители, Смит, мы должны это знать, — заявила миссис Уильямс.
— Должны. Должны! — воскликнул Джон, вот-вот готовый разразиться истеричным смехом. — Да знаете ли вы хоть что-нибудь о ней? Вы — её родители. Но знаете ли вы свою дочь?
— Уж получше вашего, — хмыкнула женщина.
Джон резко подался вперёд, опершись ладонями на стол.
— Да ничего вы о ней не знаете, — выплюнул он. — Не знаете, потому что, воспевая свою обиду и задетую гордость, даже не удосужились навестить её в Лондоне, считая, что это её удел вас навещать. И вам даже в голову не могло прийти, что она не хочет появляться перед вами, потому что элементарно не знает, как смотреть вам в глаза, зная, что умирает. Вы себе представить даже не можете, что с ней было за эти шесть лет! Сколько боли, сколько приступов, сколько бессонных ночей, сколько консультаций и бесполезных советов. Вас не было рядом, но поверьте, даже если бы были, ей не стало бы лучше. Никто из вас не Всевышний и не доктор, умеющий вытаскивать людей с того света. Вы не смогли бы ей помочь! Ничем!
Возникла неловкая пауза, когда Смит неожиданно оборвал свою речь. Они смотрели друг на друга почти с ненавистью, но не от того, что испытывали неприязнь. Безысходность и злость. Злость на всю эту жизнь, презрение к чёртовым законам природы, по которым выживает только сильный. Но Мэлоди не была слабой. Она была лишь одной из тех сильных, кому не повезло.
— Джон, но мы хотели бы быть рядом, когда ей плохо, — тихо произнёс мистер Уильямс. — Быть может, мы могли бы сделать хоть немного.
— Немного вы делали тем, что продолжали считать её здоровой, — отдышавшись, немного успокоился Смит. Его глаза горели от гнева и блестели от слёз. — Она не любит, когда ей напоминают о болезни. Никто этого не любит. И за это она злилась на меня. Она злилась, что я был рядом, когда у неё случался очередной приступ. Она злилась, когда я суетливо искал врачей, которые хоть немного могли бы облегчить ей дыхание. А теперь знаете что? Теперь она шутит над этим. Просто шутит. Делает вид, что её ни капли не волнует эта чёрная смертоносная болезнь внутри. Она шутит над ней. И я вынужден потакать ей, каждый день, ложась спать с мыслью о том, что завтра она уже может не проснуться. Не говорите мне, что представляете себе это! Не представляете. Потому что от вас она живёт в нескольких сотнях милях, а от меня — в соседней комнате.
Последние слова вырвались у него из груди, от чего он снова почувствовал боль в районе сердца. Этот разговор оказался ещё мучительнее, чем он полагал. Джон понял, что сильно разошёлся, поддавшись чувствам и эмоциям, но всё же не сожалел о том, что высказал Уильямсам. Они, наконец, услышали, что хотели.
Джон выпрямился, повёл плечами, будто они затекли и, одёрнув рукава своей рубашки, сказал:
— Если вы всё ещё хотите сделать что-то для вашей дочери, то постарайтесь оставить её в покое.
С этими словами он резко развернулся на каблуках и удалился из комнаты.
Спустя пару недель чета Смитов покинула Кемпсвел-холл. Уильямсы будто бы послушали совета Джона, и всё это время не докучали дочери излишней заботой или расспросами о болезни. Всё прошло удивительно хорошо, даже Смит был удивлён этому. Все его хлопоты отошли на второй план: миссис Уильямс после того разговора хоть и не перестала посылать укоризненные взгляды в его сторону, но по крайней мере ни в чём его не заподозрила. Лишь однажды она спросила про красную ленту, которая показалась из внутреннего кармана его сюртука. Джон, было, запаниковал — это была та самая лента, которой было перевязано последнее письмо от Клары. Однако пытливый ум всё же спас его.
— Подарок матери, — ответил он. — Одно из напоминаний о ней.
Миссис Уильямс сначала выразила удивление, впрочем, довольно быстро инцидент был забыт. Даже когда они уже собирались уезжать, Уильямсы выглядели ещё более доброжелательно. Мэлоди была очень рада этому.
— Спасибо тебе за эту поездку, — сказала она Джону, когда они уже значительно отъехали от Кемпсвел-холла. — Мне было очень приятно оказаться здесь снова. И родители… они ещё никогда не были такими… чуткими.
Смит лишь добродушно улыбнулся ей.
— Я очень надеялся на это, — ответил он с подтекстом, который мог понять только он и Уильямсы.
Затерявшись в своих мыслях, Джон снова задумался о том, что их ждёт теперь. Эта поездка заставила его серьёзно призадуматься над этим. Какой бы угнетающей ни была мысль о смерти Мэлоди, он вдруг действительно осознал, что ему предстоит жить дальше без неё. И что он имеет? В воображение он тут же нарисовал образ Клары, которая непременно помогает ему справиться с горем после потери жены. Клара, милая Клара. Улыбка невольно проскользнула по его губам. Он представил себе её в том самом домашнем платье, с накинутым на плечи шерстяным платком, гуляющую по коридорам их поместья в Шотландии. О да, он мечтал увезти её туда! Джон вдруг серьёзно задумался над тем, чтобы жениться на девушке. Что в этом удивительного? Он любил её, любил больше жизни, теперь со всей ответственностью осознавая это. Для него не было бы большего счастья, чем быть с нею без всякой утайки, честно представляя её перед обществом и Богом своею женой. Он был бы самым счастливым человеком на свете, если бы его Клара подарила бы ему детей. Ох!
От сладостных мыслей у Джона чуть ли не закружилась голова. Лишь холодный рассудок и очередной резкий поворот заставил мужчину ясно взглянуть на ситуацию. Боже, да кто даст согласие на такой брак! Смит, безусловно, став вдовцом, мог претендовать на руку юной мисс Освальд и даже, может быть, имел бы какие-нибудь шансы, будь девушка из другой семьи. Состояние у Джона было хорошее, как и имя, и титул. Но этим вряд ли можно было купить мистера Освальда. Отец Клары, хоть и неглупый человек, не пожелает дочери такой судьбы и наверняка сможет найти ей более достойную кандидатуру в мужья, нежели состоятельного вдовца, который старше девушки более, чем на четверть века. Никто никогда не поверит, что между столь разными людьми могут возникнуть такие сильные чувства.
Джон вернулся из своих угрюмых представлений о будущем к настоящему. Сидя в карете, он вдруг заметил, что жена прилегла ему на плечо и задумчиво наблюдала за пейзажами за окном.
— До чего же здесь отвратительная природа, — наконец сказала она. — Мне чего-то так не хватает.
— Чего же? — спросил мужчина, ласково поглаживая её кудри.
Она утихла в задумчивости на несколько минут.